Бессонница навязчивые мысли к какому врачу
«Я не выдыхаю в присутствии своих близких, чтобы не навредить им»
Полина, 22 года, Кемерово:
В четыре года меня покусала собака, 13 шрамов оставила. Вскоре я стала делать все симметрично: касаться правой и левой рукой предметов одинаковое количество раз, кусать губы справа и слева. Я могла сбиться со счету и кусала губы до крови, чтобы достичь баланса. Со ступеньками и тротуарной плиткой — аналогично: надо наступить на одинаковое количество ступенек и на каждом пролете чередовать ногу для первой ступени. Асимметрия доставляет мне дискомфорт. Я пишу и работаю обеими руками по этой же причине.
В пять лет у меня появилась фобия, связанная с дыханием. Если я вдохнула, глядя на что-то неприятное, больное, некрасивое, то выдохнуть надо на небо. Глядя на близких и родных, я не выдыхаю, потому что думаю, что я вдыхала много всякого и могу им навредить.
Я так часто задерживаю дыхание, что у меня начинает кружиться голова. Я пыталась убедить себя, что от моего дыхания ничего в мире не изменится. Не получилось
С возрастом страхи только усилились. Я вышла замуж. Перед уходом на работу вдыхала, смотря на мужа, и бежала закрывать дверь, боясь дышать — для меня это стало ритуалом. Иначе думала, что он уйдет и не вернется. Вскоре в семье начались проблемы. Оказалось, что муж совсем несамостоятелен и живет одним днем, как стрекоза из басни. Я любила его и боялась уйти, хотя это был логичный исход отношений — уйти от того, кто сел на шею. Он сам ушел, когда я перестала выполнять ритуал. Головой понимаю, что это случилось, потому что я ему все высказала, но часть меня говорит, что это из-за ритуала.
Сейчас я так часто задерживаю дыхание, что иногда у меня кружится голова от гипоксии. О моих проблемах никто из близких не знает. Я пыталась убедить себя, что от моего дыхания ничего в мире не изменится. Не получилось. Я бы сходила на прием к специалисту, но где его найти, я не знаю.
«Я не могла уснуть, вспомнив, что что-то не помыла»
Ольга, 24 года, Подольск:
В два года у меня начался хронический бронхит, я болела чаще, чем ходила в сад. Так что со сверстниками почти не общалась. В школе у меня тоже не было друзей: надо мной смеялись из-за кривых зубов. Я была тихой плаксой, не могла дать сдачи или что-то ответить. Меня пинали, на меня плевали, портили мои вещи и ими же били, обзывали просто так, потому что это было весело.
Тем временем мои родители разошлись. Мама работала с утра до ночи и дома почти не появлялась, а старший брат был сам по себе. Я ушла в себя и много фантазировала; в своем мире было гораздо лучше, чем в реальности.
Однажды, когда мне было 13 лет, мама попросила помыть посуду. Я провозилась на кухне полдня: вымыла посуду, раковину, столы, полки, плиту. Мама застала меня с зубной щеткой, моющую плинтус. С тех пор я каждый раз намывала все так, что в СЭС бы ахнули. Я не могла уснуть, вскакивала, вспомнив, что что-то не помыла. Потом из-за усталости я перестала убираться вовсе, но начала грызть ногти, накручивать волосы на палец и вырывать их с корнем.
В 15 лет я познакомилась в интернете со своим будущим мужем. Это были мои первые отношения. Со втоптанной в плинтус самооценкой сложно было поверить, что я кому-то нравлюсь. Он сделал меня другим человеком, более уверенным в себе. Его семья и друзья принимали меня — о другом я и мечтать не могла. Первое время он смеялся над тем, как я увлекаюсь уборкой. Говорил «притормози», при этом он не считал мое поведение странным, это была моя особенность.
Когда родилась дочь, меня поглотила депрессия, и навязчивые мысли начали возвращаться. Все стало совсем плохо, когда ребенку поставили диагноз «аутизм»
Когда родилась дочь, меня поглотила депрессия, и навязчивые мысли начали возвращаться. Все стало совсем плохо, когда ребенку поставили диагноз «аутизм». Я делала все на автомате: каждый день одно и то же, я одинаково убиралась, ставила вещи в определенном порядке, гуляла по одному маршруту. В голове творился хаос, я впадала в ужас от своих мыслей, думала о том, что будет после моей смерти, как будут реагировать люди. Что самое ужасное, я думала о смерти ребенка. Я не могла избавиться от этих мыслей, они добивали меня. На работе мое состояние играло мне на руку: в мои обязанности входила уборка, и с этим проблем не было. Оставаясь с собой наедине, я заглушала мысли музыкой.
Психиатр моего ребенка обратил внимание на мое поведение и посоветовал обратиться к врачу, но я до сих пор к нему не иду. Для меня это непроходимый барьер. Я начала больше заниматься собой и заметила, что музыка хорошо на меня влияет. Слушаю то, что ассоциируется с хорошими воспоминаниями, вдохновляет и настраивает на нужный лад. Пересиливаю свои навязчивые действия. Муж меня очень поддерживает: например, когда я ложусь спать и знаю, что закрыла дверь, но не уверена, он меня отвлекает, чтобы я не сорвалась и не побежала проверять. Близкий человек — лучшее лекарство.
«Когда вижу новости про аварии и теракты, с катушек съезжаю»
Варвара, 25 лет, Москва:
В пять лет у меня начался тик, а в школе — ритуалы: если не сделаю перед сном несколько определенных движений, в школе будет неудачный день.
Лет в 16–17 это прошло само собой, но остались навязчивые мысли. Они связаны с насилием над близкими людьми и животными. Я очень люблю мою семью и еще очень люблю животных, и не хочу, чтобы с ними что-то случилось. Иногда этот страх приводит к тому, что я начинаю прокручивать в голове сцены, от которых невозможно отвязаться. Я предполагаю, что проблема уходит корнями в детство: могла случайно увидеть какой-то кровавый ужастик по телевизору и впечатлиться. Во время приступов навязчивостей начинаю проецировать нечто подобное на своих близких. Даже когда вижу новости про аварии, теракты, катастрофы, съезжаю с катушек: начинаю бояться за близких и воображать в красках все ужасы.
Мне стало сложно работать на ответственной работе. По образованию я инженер, но сейчас устроилась простым курьером
Еще есть навязчивый страх материализации мыслей. Тогда я снова совершаю «ритуалы»: произвожу движения руками и сильно встряхиваю головой, чтобы выбить эти мысли из головы, до тех пор пока как будто бы физически не почувствую, что они исчезли. Сильнее всего меня накрывает по ночам, если сильно понервничаю, и еще почему-то осенью.
Четыре года назад я обратилась к врачу. Он диагностировал навязчивые состояния и тревожно-депрессивное расстройство, прописал антидепрессанты. Принимала я их на протяжении трех лет. ОКР отступило, навязчивости заметно ослабели, стало гораздо легче фильтровать мысли. Но, к сожалению, лекарства действовали только первый год и от них было много побочек: полное отсутствие аппетита, какой-то абсолютный пофигизм, бессонница, скованность во всем теле, легкая дрожь. Антидепрессанты я не принимаю уже год, мое состояние сейчас относительно стабильное, иногда появляются навязчивости, но несильно и нечасто. Заметила, что если не допускать стрессовых ситуаций, не смотреть агрессивные фильмы и передачи со всякими ужасами, не пить алкоголь, то становится немного легче.
Мне стало сложно работать на ответственной работе. По образованию я инженер, но сейчас устроилась простым курьером. Трудно общаться с людьми, очень сильное равнодушие ко всему, иногда вообще пропадает желание хоть что-то делать. Сложно не то что выйти из дома, а даже дома какие-то дела делать. Окружающим ничего об этом не рассказываю. Даже в семье не особо разговариваем на эту тему. Только один раз я поделилась этим с мужем, он не обратил внимания и забыл об этом уже на следующий день.
«От страха опозориться я перестала есть»
Ольга, 27 лет, Нижний Новгород:
Когда мне было три года, мы со старшим братом гуляли за гаражами одни и наткнулись на педофила. Я не испугалась, потому что он представился врачом, а меня учили быть вежливой с докторами. Ничего страшного он нам сделать не успел: нас позвали родители, и мы пошли домой. На следующий день я рассказала об этом маме. Брат молчал и почему-то злился. Потом мама привела в детский сад своего друга. Он аккуратно нас расспрашивал. Я была вежлива, а брат продолжал молчать. Вдруг я поняла почему: эти несколько дней нас все обманывали. «Врач» на самом деле не был врачом, а мамин друг оказался милиционером. Мне стало ужасно стыдно, что я поверила тому педофилу и была с ним откровенной.
Думаю, этот случай послужил толчком к развитию ОКР. Вскоре я начала выполнять ритуалы: если сегодня было все хорошо и я вела себя определенным образом, то завтра я сделаю то же самое. Например, в школу я ходила шаг в шаг, срезая путь по траве, вытоптала тропинку, и до восьмого класса всегда ходила по ней. Я научилась определенным образом чистить зубы, держать ручку и ложку, причесываться, покупать на обед один и тот же пирог и сок. Большую часть дня я мысленно разговаривала с воображаемой подругой. Не помню, чтобы я чего-то боялась дольше десяти минут, поскольку любой страх научилась переводить в действие.
Чем ритуалы сложнее, тем больший кайф ты ощущаешь после их выполнения: на несколько секунд возникает ощущение собственной чистоты. Это как наркотик. Только большинство себе в этом не признаются. Бывало такое, что нужно чуть ли не в стихах песенку пропеть, стоя на морозе, так я даже руки при этом отмораживала.
В старшей школе на меня стала накатывать тошнота, когда я сильно нервничала. От страха опозориться на людях я перестала есть перед уроками и важными экзаменами. Так я заболела анорексией. Организм начал бастовать: прекратились месячные, высохли волосы, ногти, по ночам болело в груди — как оказалось, защемило нерв. Мне выписали гормоны, от них было много побочек, я растолстела, начались проблемы с кожей.
Когда в 21 год я перестала пить гормоны, у меня начался синдром отмены. Начали лезть в голову бредовые мысли: брала нож порезать колбасу и представляла, что по руке течет кровь. Стала бояться, что сойду с ума и начну себя резать или когда-нибудь убью собственных детей. Когда мне встречались на улице беременные, я начинала лихорадочно вспоминать, нет ли у меня в сумочке чего-то острого, чтобы, не дай бог, на них с этим не наброситься.
Главное правило борьбы с фобиями — рутина не может быть страшной. Нужно утомить мозг проговариванием своих страхов
Промучившись с месяц, я пошла к врачу. Мне попался очень хороший психотерапевт, лучший по фобиям в нашем городе. Он не лечил ОКР, но помог мне принять себя. Он дал мне несколько действенных упражнений: например, описать на бумаге самыми страшными словами свои страхи и зачитывать написанное вслух несколько раз в день. Вначале было тяжело, но через месяц я перестала бояться своих мыслей. Главное правило борьбы с фобиями — рутина не может быть страшной. Нужно утомить мозг проговариванием своих страхов.
Психотерапевт объяснил, что «контрастные» мысли появились от отмены гормональных препаратов — эффект напоминал послеродовую депрессию. Еще я, по совету врача, написала письмо воображаемой подруге из детства, спросила, почему она так мучает меня. Психотерапевт сказал взять ручку в левую руку и написать ответ на это письмо. Сначала не получалась даже корявая буква, а потом я настрочила целый лист. Я писала то, чего сама не знала: так мое подсознание пыталось меня защитить.
Все эти упражнения очень помогли мне в борьбе со страхами. Около месяца я была нормальным человеком и смогла отдохнуть от ОКР — до появления новых страхов.
Сейчас я хотя бы боюсь реальных вещей: у меня есть страх за близких, который я все еще пытаюсь заглушить ритуалами. Я переделываю все, что было сделано с плохими мыслями. Мне сложно покупать новые вещи и принимать подарки. Когда я в первый раз надеваю вещь, в голове у меня должна быть хорошая мысль.
Мне трудно найти работу, потому что я не умею делать выбор без участия компульсий. Вакансия может не подойти, потому что в названии мне не понравится какое-то слово, или ассоциация плохая, или цифра какая-то не устраивает в зарплате. Я догадываюсь, что вселенной не важно, где я буду работать. Но внутри меня сидит эгоистичный ребенок, который говорит, что каждый мой выбор подобен эффекту бабочки.
Но меня подстегивает стыд. Когда близкие говорят: «Иди работай! Хватит сидеть на шее», я могу пойти на любую работу. Стыд отрезвляет. Когда я жалуюсь друзьям, как тяжело мне живется, я, наверное, хочу понимания, но оно не приносит никакой пользы. Друзья отвечают: а почему ты думаешь, что у других не так, что твоя проблема самая важная и сложная? После этого напряжение спадает. Друзья держат меня в тонусе, требуя, чтобы я была нормальной. Ничто не дается ОКР-щику легко, значит пусть дается сложно, с боем. Но дается.
Владимир Плотников, психоаналитик, руководитель центра психологической помощи TalkTime:
Распознать ОКР у себя достаточно просто. Почти стопроцентный признак развивающегося обсессивного расстройства — навязчивые мысли в духе «а не схожу ли я с ума». Второй безошибочный момент — это навязчивые действия, без реализации которых человек ощущает захлестывающую его тревогу. Например, желание через каждые 15 минут мыть руки или переступать через трещины в асфальте. Сопутствующие обсессивно-компульсивному неврозу нарушения характера выявить у себя уже гораздо сложнее — нужна высокая степень рефлексии, а одна из наиболее часто встречающихся черт характера обсессивных невротиков — недоверие к себе и к миру. Довольно часто ОКР сопутствуют повышенная тревожность или соматические проблемы — тремор рук, сердцебиение, а также сенестопатия — непереносимый дискомфорт в теле, который плохо поддается вербализации.
Терапии ОКР поддается вполне успешно. Можно сказать, что все классические модели психотерапии созданы на ОКР в тех или иных его проявлениях. Стабильный эффект может наступить уже через год психотерапии или психоанализа. Часто психиатры в случае ОКР выписывают всевозможные таблетки, помогающие снизить тревожность, но ни в коем случае нельзя ограничиваться медикаментозным лечением. Отсутствие психологической работы может сказаться еще более жестким обострением в ближайшем будущем.
Александра Бархатова, ведущий научный сотрудник Научного центра психического здоровья, врач-психиатр высшей категории:
ОКР — достаточно частое явление. Однако официальная статистика далека от реальной картины, поскольку люди, живущие с ОКР, не идентифицируют его как расстройство психической сферы и не обращаются к врачу. ОКР — невротическое расстройство, основными признаками которого являются повторение мыслей и каких-либо действий. ОКР может возникать само по себе как самостоятельное заболевание, а может проявляться как часть более тяжелых расстройств, в частности, шизофренического спектра. Лечение будет зависеть от выявленных причин. Если обсессии ассоциированы со стрессом, социально неблагоприятными ситуациями, на которые реагирует пациент, достаточно легкой психокоррекции и психотерапии. Если же речь идет о шизофрении, необходимо провести целый комплекс мероприятий, включающий психофармакотерапию, психотерапию и возможно даже электросудорожную терапию или транскраниальную магнитную стимуляцию.
