Джонатан коу дом сна купить книгу

Знаете есть книги, которые похожи на коммерческие фильмы — их клише всегда заходят зрителям, просто обыгрываются в разной форме, а есть книги как авторское кино — вы не всегда понимаете замысел автора, но часто такие тексты запоминаются, они непонятны, но зачастую буквально впечатываются в ваш мозг надолго.
Эта книга принадлежит ко второй группе. Она напоминает длинный, причудливый сон, в который вплели элементы яви. Порой по тексту не понятно, что снится героям, а что на самом деле происходит. Из-за этого читатель постоянно собирает некий паззл, который внезапно автор легко разбивает и показывает новую картинку.

В центре повествования группа персонажей, чьи взаимоотношения приправлены снами и проблемами с ними. Однако эти герои не вызывают у меня особо положительных эмоций или симпатий.

Сара — страдает несколькими видами нарколепсии, она не может отделить реальность и свои яркие сны, из-за этого у нее проблемы по жизни, так же она теряет сознание от проявления ярких эмоций. Но в начале своей болезни Сара и не думает лечиться, она усугубляет все большим количеством алкоголя, которое она употребляет на студенческих вечеринках и бурными отношениями со своей партнершей Вероникой. Сара для меня выведена истеричкой, довольно инфантильной, она труслива, даже рассказать о своих чувствах влюбленному в нее Роберту она нормально не может, неуверенность и желание убежать от проблем, скорей всего и есть причина временно переселения в страну сновидений.

Грегори — бывший партнер Сары, учился на психолога, потом им и стал. Он циничен, эгоистичен и жесток. Обнаружив, что у Сары проблема со сном он использовал ее для своих психологических экспериментов, усугубляя еще сильнее ее состояние. Так же он любил наблюдать за ней спящей и давить на ее закрытые глаза, получая от этого возбуждения, из-за такого обращения Сара с ним все таки расстается. Грегори открывает клинику по изучению проблем со сном, но его жестокость никуда не делась, эксперименты на людях продолжаются, и даже есть первые жертвы, следы которых он успешно заметает.

Роберт — он был влюблен в Сару в студенческие годы, помешан на ней. НО он просто мямлил о чувствах, боялся быть отвергнутым, нормально поговорить не мог, трусил, убегал, мог только ныть и жалеть себя. Короче, он копия Сары, а в конце книги он делает довольно глупый поступок, на мой взгляд, который ничего ему не дает, ну, разве что его психолог получает длительного клиента, с кучей комплексов.

Терри — он зациклен на кино, на авторском и старом кино, он всю свою жизнь занимается тем, что ищет уникальный пропавший фильм итальянского режиссера, ну и еще его особенность в том, что он не спит вообще! Конец довольно у него печальный, хотя Терри никому особо не вредил, он просто фанатик своего дела и был хорошим специалистом, которого так использовали.

Все эти персонажи по-своему эгоистичны, они живет в мире своих иллюзий и слабостей, каждый из них используют сны, чтобы с чем-то справиться. Но сны опасны, а особенно игры с ними, так как это прежде всего наше подсознание, и лишний раз залезать в этот темный ящик со скорпионами чревато для психи человека, но увы, искушение выловить райскую птицу или нащупать феникса так велико, что даже именитые психологи по локоть опускают туда руку.

Особо понравился стиль автора, не спешный, но не занудный, погружающий в атмосферу вечернего сна, с какими то-то странными иллюзиями, которые вдруг оживают и идут вам навстречу. Удивительно и с послевкусием снотворного!

Предисловие к русскому изданию

Роман «Дом сна» написан преимущественно в 1995-1996 годах и первоначально задумывался как исключительно юмористическое произведение. Мрачность и грусть, обнаруженные в книге некоторыми читателями, пробрались туда без моего ведома. Но мне думается, это хороший признак – когда роман живет независимой жизнью и устраивает автору сюрпризы.

Тогда я только что закончил свой четвертый роман «Какое надувательство!», сатирическую панораму эпохи Тэтчер, и эта работа была более долгой и сложной, чем все сделанное мной прежде. Было бы слишком театрально, утверждать, что я творчески выдохся, но все же мне хотелось переключиться на что-то более простое и камерное. Вдохновленный собственной склонностью к лунатизму, я решил написать комедию-фарс, действие которой происходит в клинике для страдающих нарушениями сна, мне захотелось беззлобно посмеяться над причудами лунатиков, над людьми, которые разговаривают во сне, над теми, кто страдает бессонницей, над храпунами и нарколептиками.

Увы, ничего не вышло. У меня уже выработался вкус к фуговому, полифоническому повествованию, и сидящий внутри меня дьявол побудил вставить в роман побочную сюжетную линию, основанную на давнем замысле, который я много лет назад отложил в сторону: историю о мужчине-гетеросексуале, который без памяти влюблен в женщину-гомосексуалку. Я даже начал подозревать, что на каком-то глубинном уровне эта история тесно связана с темой сна и сновидений. Кто знает, может, сон и любовь – это одно и то же?

Я редко запоминаю собственные сны: может, раз шесть-семь в год, да и то, если повезет. Но если такое случается, то сны эти дают мне мощный эмоциональный заряд. По-моему, такую штуку, что именуется эротическим сном, я не видел уже лет десять, хотя я и не глубокий старик – мне сорок один. Но иногда мне снится друг – мужчина или женщина – и в нем столько любви и нежности, что, проснувшись, я первым делом рвусь встретиться с этим человеком, поговорить с ним по телефону или хотя бы отправить ему письмо по электронной почте. Иногда эти сны бывают исключительно яркими. Однажды мне приснилось, будто мой близкий друг сообщил мне о смерти матери. Опечаленный его утратой, я на следующее утро сел и принялся составлять письмо с выражением соболезнования. Написав половину письма, я вышел из дома выпить кофе, и бредя по лондонским улицам, вдруг подумал – а что, если эта смерть мне всего-навсего (всего-навсего!) приснилась. Я позвонил другу, и он ответил мне веселым голосом, совсем не похожим на голос человека, у которого накануне умерла мать. Я облегченно вздохнул и выбросил письмо, подумав, сколько черного юмора было бы в ситуации, если бы я дописал и отправил его, а мой друг на следующий день прочел бы послание в совершеннейшем недоумении.

Вот так получились две главных темы книги: сны, столь яркие, что мы не можем отличить их от действительности, и сны такой эмоциональной силы, что они могут навсегда изменить ваше отношение к человеку. Я поймал себя на том, что пишу какую-то не правильную любовную историю, где наиболее значительные события происходят не тогда, когда персонажи бодрствуют, а когда они спят.

Что касается юмора, то я обнаружил – в который раз – что просто не могу не вставить его в свою книгу. Моя теща – высококвалифицированный библиотекарь, специалист по медицинской литературе, очень занятой человек – рассказала мне о конференции, куда была вынуждена пойти вместе с рядом других столь же занятых личностей, дабы познакомиться с новейшими разработками в области менеджмента, и они несколько часов выкладывали фигурки из спичек и лепили из пластилина. Этот гротескный пример показался мне настолько симптоматичной тенденцией современного западного общества – насильственное внедрение нелепых и неуместных представлений об управленческой «эффективности» в государственные службы – что я не мог удержатся и создал на его основе эпизод. Сходным образом обнаружив, что роман мой посвящен еще и кино (фильмы и сновидения – это во многом одно и то же, экзотическое визуальное заблуждение, которым мы наслаждаемся в темноте), я оказался втянут в полемику о смерти европейского художественного кино и в рассуждения о том, как в течение последних тридцати лет оно было стерто с лица земли Голливудом с его циничными рецептами и безжалостным меркантилизмом, который, словно раковая опухоль, с воинственной решимостью распространил свое влияние на весь земной шар.

И таким образом, как вы можете видеть, мой роман превратился в нечто большее, чем маленькая и радостно сюрреалистическая комедия о нарушениях сна. Ей даже грозила опасность войти в неуправляемый штопор. Поэтому я решил прекратить придумывать все новые и новые линии, а вместо этого сесть наконец за работу над книгой.

Джонатан Коу

Лондон,

10 октября 2002 г .

Уведомление автора

Нечетные главы романа относятся преимущественно к 1983-1984 годам.

В четных главах романа действие происходит в последние две недели июня 1996 года.

– Я действительно путаюсь во времени. Если из-за сильного потрясения человек перестает чувствовать… – Она замолчала, сделала над собой усилие и торопливо продолжила:

– …то он перестает чувствовать. Эпохи и мгновения меняются местами. И обычный счет времени теряется.

Розамонд Леманн. «Гулкая роща»

БОДРСТВОВАНИЕ

1

Было совершенно ясно, что это их последняя ссора. Но хотя он ждал чего-то подобного уже несколько дней, а то и недель, сдержать гнев и возмущение все-таки не удалось. Она была не права, но отказывалась признать свою не правоту. Всякий его довод, всякая попытка примириться и воззвать к благоразумию выворачивались наизнанку и обращались против него. Как она смела попрекать его за тот невинный вечер в «Полумесяце», что он провел с Дженнифер? Как она смела назвать его подарок «жалким», да еще уверять, будто у него «бегали глаза», когда он его вручал? И как она смела заговорить о его матери – не о ком-нибудь, а о матери – как смела она обвинить его, что он слишком часто навещает мать? Словно сомневалась в его зрелости, в его силе, даже в его мужественности…

Он невидяще смотрел перед собой, не замечая ни окружающих предметов, ни пешеходов. Сука, подумал он, вспомнив ее слова. И вслух, сквозь стиснутые зубы выдохнул:

– СУКА!

И почувствовал себя немного лучше.

***

Эшдаун, огромный, серый, внушительный, высился на мысу в каких-то двадцати ярдах от отвесной скалы; он стоял здесь уже больше ста лет. Целыми днями вокруг его шпилей и башенок с хриплым причитанием кружили чайки. Целыми днями и ночами о каменную преграду неистово бились волны, порождая в студеных комнатах и гулких коридорах старого дома непрерывный рев, словно где-то рядом неслись тяжелые грузовики. Даже самые необитаемые уголки Эшдауна – а необитаемы ныне большинство из них – никогда не ведали тишины. Наиболее приспособленные для жизни помещения скучились на втором и третьем этажах, окна выходили на море, и днем комнаты заливал холодный свет. В Г-образной кухне на первом этаже было три маленьких окошка и низкий потолок, отчего там всегда царил полумрак. Суровая красота Эшдауна, противостоявшая стихии, попросту маскировала то, что дом, в сущности, был непригоден для жизни.

Соседские старики могли припомнить – не слишком веря своим воспоминаниям, – что некогда особняк принадлежал семье из восьми-девяти человек. Но пару десятилетий назад дом перешел к новому университету, и сейчас в Эшдауне обитало около двух дюжин студентов: население переменчивое, как океан, что начинался у подножия скалы и тянулся до самого горизонта, в болезненном беспокойстве вздымая тошнотворно зеленые волны.

***

Спрашивали эти четверо разрешения присесть за ее столик или нет? Сара не помнила. Вроде бы они спорили, но Сара не слышала, о чем идет речь, хотя голоса и пробивались до ее сознания – то нарастая, то затихая сердитым контрапунктом. В эти минуты реальным было для нее лишь то, что она видела и слышала у себя в голове. Одно-единственное ядовитое слово. И глаза, полыхнувшие необъяснимой ненавистью. И ощущение, что слово не столько произнесли, сколько им в нее харкнули. Та встреча… сколько же она длилась – две секунды? меньше? – но в памяти Сара прокручивала ее уже больше получаса. Эти глаза, это слово… от них теперь очень долго не избавиться. Даже теперь, когда люди вокруг говорили все громче и оживленнее, Сара чувствовала, как ее захлестывает очередная волна паники. Она прикрыла глаза от внезапной полуобморочной слабости.

Напал бы он на нее, думала она, не будь Хай-стрит такой оживленной? Затащил бы в подворотню? Разорвал бы на ней одежду?

Она подняла кружку с кофе, поднесла к лицу, заглянула внутрь. Маслянистая поверхность мелко подрагивала. Она крепче сжала кружку. Жидкость перестала колыхаться. Руки у нее больше не дрожали. Все позади.

Очень грустная, но вместе с тем светлая и оптимистичная книга. В конце концов, жизнь далеко не всегда усыпанный розами путь. Люди ранят друг друга и умышленно, и по невнимательности, и просто из-за непонимания. Причём, как правило, непонимания того, что творится в их собственной душе. Конечно, книга вроде бы и о снах тоже, и немало любопытностей и диковин поведает нам автор, но, право же, человечьи отношения подчас куда запутанней самых изысканных сновидений. В который раз убеждаюсь, что любовь — самая сложная из всех простых вещей.

В центре повествования — история четырёх персонажей, чьи судьбы перепутались и завязались в узелки. Поначалу избранная автором манера чередовать события из разных сюжетных и временных линий слегка сбиват с толку, но к такому рваному ритму привыкаешь на удивление быстро. Очень-очень скоро сюжетные зацепки начнут работать, и отдельные фрагменты истории станут складываться вместе, подхватывая и продолжая друг друга на полуслове. Любопытно, что череда достаточно необычных и где-то даже невероятных совпадений не вызывает ровно никакого раздражения, и дело тут именно в глубинной связи центральных персонажей. События двенадцатилетней давности навсегда изменили характер каждого из них, и потому они оказываются обречены друг на друга, вновь и вновь переживая последствия случившегося. Именно в героях и заключатся главное достоинство повествования, придающее остальным компонентам целостность и смысл. И, более того, с ними связаны практически все глобальные символы-метафоры, пронизывающие текст.

Самый, пожалуй, интересный из героев — кинокритик Терри. В молодости он спал сутками напролёт и видел удивительно красивые цветные сны, которые забывал наутро. Оставалось лишь ощущение счастья и восторга, только и всего. В погоне за своими видениями герой становится киноманом, тщась отыскать путь к своим снам на экранах старого авторского кино. Поиски утраченных фильмов, которым Терри посвящает так много времени, своего рода попытка отождествить недоступный его памяти прекрасный сновидческий мир с чем-то реальным и принадлежащим нашей, по эту сторону век лежащей реальности. Но постепенно герой разочаровывается в своих идеалах. Забвение, что приходит каждое утро, кажется ему печатью отверженности, эдем из его снов не принимает Терри. Поэтому после нервного срыва герой утрачивает способность спать, его подсознание выкинуло штуку вроде той, когда рассерженный ребёнок с плачем разбивает любимую игрушку. Лишнее тому доказательство — кардинальная смена вкусов. Отрекшись от снов, Терри отрекается и от интеллектуального кино, которое с ними связывал. И лишь вернувшись назад в Эшдаун, описав полный круг, Терри вплотную приближается к откровению всей своей жизни. Любопытно, что сам по себе он не участвует в новых сюжетных коллизиях. Как и подобает настоящему любителю кино, Терри остаётся за кадром, он — наблюдатель. И лишь насмотревшись вдоволь на безумного доктора и найдя наконец заветную свою фотографию, герой понимает, что вселенная его снов никуда не делась и ждёт его верно и преданно. И поэтому такая концовка для Терри — самая счастливая, хотя и покажется любому нормальному человеку слегка пугающей. Я начал именно с истории Терри случайно, наверное, просто так уж случилось, что этот герой стал моим любимцем. Кино как метаформа сна, сон как метаформа возвращения. Наверное, мне просто близок тот слегка инфантильный взгляд на мир, который исповедует этот герой.

Дальше, пожалуй, о Грегори. В конечном счёте, именно он всякий раз становится катализатором действия. Сначала Сара из-за неудачного романа с этим героем отхватывает целый букет комплексов, которые поломали жизнь и ей, и Роберту. А потом Терри, насмотревшись на безумие Даддена, увидив в нём собственного антипода и одновременно жалкую, грубую карикатуру, ужаснувшись неистовому бешенству, с которым Грегори отвергает сны, наконец-то понимает, каких глупостей натворил. Образ Грега, угловатый, резкий, примитивный, бесконечно далёкий от всех столь милых сердцу автора сквозных символов, своего рода доказательство от противного. Ведь из всех героев доктор Дадден единственный проигравший, и по меркам нашего с вами мира, и по собственной изощрённой логике. Грегори интересен своим влиянием на Сару, по сути и запустившим круговерть сюжетных перипетий и совпадений, да впечатлением, которое произвёл на Терри. Сам по себе этот нигилист от сновидчества малоинтересен.

А дальше — Роберт и Сара, которых просто невозможно рассматривать по отдельности. Это самая романтически-трогательная часть истории. Книги, стихи, шрамы на теле и на сердце, слабость, становящаяся сильной, сила, добровольно жертвующая своим могуществом. Отчаянно нуждающаяся в защитнике, Сара после отношений с Грегори выносит для себя очень важный урок: она сама должна стать сильной. И из-за этого не замечает любви Роберта, который и был её идеальной парой. Изначально эти двое полностью дополняли друг друга, и, не будь в прошлом Сары неудачного опыта первой любви, герои были бы счастливы друг с другом сразу и навсегда. Но к моменту их встречи Сара уже начинает меняться, а Роберт слишом романтик и слишком раним, чтобы молча страдать и ждать. Он мучается жесточайшим комплексом неполноценности, и в голове у него не укладывается, что проблема не в нём. Ему мало просто измениться и что-то для себя решить, его великая любовь требует великой же жертвы, готовность положить мир и самое себя к ногам любимой заводит его столь далеко, что теперь уже Саре не остаётся ничего иного, как ждать. И в результате вместо пары месяцев страданий, которые бы совершенно точно завершились взаимными признаниями и осознанием собственной друг другу предназначенности, герои обрекают себя на двенадцать лет ожидания. Образно говоря, в душе каждого из них были свои трещинки. Вместе герои могли бы залечить их, поддержать друг друга, сделать любимого сильнее. Но выходит так, что оба из-за фатальной своей слепоты ломаются, и только спустя много лет вновь находят друг друга, чтобы убедиться — даже в таком состоянии они идеально подходящие друг к другу половинки целого. Хотя это новое целое — нечто сродни happy end’у Терри, такое же жутковатое и странное. Кстати, именно прозрение последнего во многом подталкивает Роберта найти Сару. Возвращение Терри сквозь самую ткань мироздания, далёкий-далёкий путь, в который он отправляется радостно и с улыбкой, словно бы говорят Роберту: «Дружище, твои проблемы — ерунда, ещё ничего не поздно изменить!» И происходит то, что происходит.

Герои Коу связаны мириадами тончайших, невидимых нитей, сплетающихся в неразрывные канаты предназначенности. Книги, стихи, следы в песке, даже неосознанное пророчество Роберта о смерти Вероники. Последнее интересно ещё и тем, что высвечивает трагедию второстепенных героев, привязавшихся к центральным, но не отмеченным для этого судьбой, не разделяющих их предназначения. Незримые связи героев, нервная сеть, по которой бегут определяющие их судбы импульсы, для той же Ронни становятся паутиной, в которой она увязает без шансов, обречённая на гибель. И поэтому мне очень жалко Руби. Если отношения главных героев можно уподобить некой системе, кругу или, если угодно циклу, отмеченности судьбой, возвращению к реальности (для каждого — своей, пусть даже и скрытой во снах) от затянувшегося кошмара, то удел Руби — одиночество. Там, за пределами уютного мирка Коу, где все достойные в итоге обретают счастье, холодно и беспросветно. Там наша с вами чёртова реальность, серая и безысходная. И там одиноко остаётся Руби, наедине с семью миллиардами говорящих автоматов, у которых не бывает ни судьбы, ни предназначения. Обречена, родившись, потеряна между миллиардом жизней в этой клетке планеты. И потому мне очень жалко её.

Мир снов всегда привлекал людей, которые видели в сновидениях некую параллельную реальность. Красной нитью проходит эта тема сквозь время и пространство. Внутренняя вселенная, осознанные сновидения, арабский кошмар, Неведомый Кадат, Лао-Цзы и бабочка, бабочка и Лао-Цзы. We need to go deeper. Нам холодно и тоскливо здесь, где люди точно так же ранят друг друга, точно так же не умеют любить, но так никогда и не могут научиться. И потому мы бежим в миры снов и уютные маленькие вселенные, где есть жертва и иискупление, слёзы и любовь, стихотворение меж пожелтевших от времени листов старой книги и след любимой на песке, и полный благоухающих диковинных цветов сад. На один волшебный вечер могучий чародей по имени Джонатан Коу украдёт вас у тоскливой повседневности, чтобы показать один из таких миров. Там будут чувства, и эмоции, и надежда. И тоска по неслучившемуся тоже будет, и вам захочется вернуться, вот увидите.