Где мы в какой благословенный уголок земли перенес нас сон обломова

Первое впечатление, которое производит на читателя герой романа И.Гончарова «Обломов», — это впечатление лени, неподвижности, скуки. Тем разительнее перемена тона в начале девятой главы романа «Сон Обломова»: “Где мы? В какой благословенный уголок земли перенёс нас сон Обломова? Что за чудный край!” До девятой главы «Обломов» казался сатирой на “лишнего человека” — и вдруг в девятой главе — взлёт к высокому, эпически размашистому слогу. Где ещё мы можем найти подобные стилистические перепады, с резким переходом от сатиры к эпической торжественности? Прежде всего в поэме Н.В. Гоголя «Мёртвые души», в финале первого тома, когда сатирический смех вдруг переходит в таинственно-патетическое вопрошание: “Русь, куда ж несёшься ты? дай ответ. Не даёт ответа”. И в «Мёртвых душах», и в «Обломове» происходит своего рода чудо. В «Мёртвых душах» “прозаическая” бричка Чичикова стремительно и неожиданно превращается в волшебную “птицу-тройку”. В «Обломове» столь же неожиданно выясняется: место рождения “скучного” героя — волшебная страна.

Вместе с тем что-то в этой волшебной стране напоминает нам о страхах, что сеют в обывателях города Калинова Феклуша и Кабаниха из «Грозы» А.Н. Островского. Жителей Калинова пугают “некто лицом чёрен” и “люди с пёсьими головами”. Примерно такие же представления о мире передаются из поколения в поколение обитателями Обломовки: “За Питером живут французы или немцы, а далее уже начинался для них, как для древних, тёмный мир, неизвестные страны, населённые чудовищами, людьми о двух головах, великанами; там следовал мрак — и, наконец, всё оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю”. И для калиновцев, и для обломовцев за пределами их тесного мирка начинается страшный мир, полный тёмного, угрожающего волшебства.

Что же роднит «Мёртвые души», «Грозу» и «Сон Обломова»? Мир сказки — с его светлой и тёмной сторонами. Светлое чудо (превращение чичиковской брички в “птицу-тройку”) и тёмное колдовство (превращение в сознании обитателей Калинова поезда в змея) — и то, и другое отсылает к сказке.

Вот и во «Сне Обломова» за околицей деревни начинаются чудеса — светлые чудеса народного воображения и тёмные чудеса мертвящего суеверия. Одно незаметно переходит в другое — так, что трудно провести грань между добром и худом. Вот стоит избушка Онисима, а попасть в неё можно, только если “упросить её стать к лесу задом, к нему передом”. Это добрая сказка, но тут же, за ближайшей канавой, начинается страшная сказка. Маленький Обломов только хочет добраться до березняка “не кругом, а прямо, через канаву, как испугается: там, говорят, и леший, и разбойники, и страшные звери”. По этой канавке проходит граница между светом и тенью: поближе к дому маленького Обломова — радостное чудо, подальше — сказочная жуть.

Обитатели Обломовки воспринимают мир без счёта и мер. Для них есть только свой дом, а далее воображение обломовца сразу перепрыгивает в небывалую даль — ту, что “за тридевять земель”. Там, “в некотором царстве-государстве”, грезится всё та же Обломовка, но только преображённая. Реальная Обломовка — это только первое приближение к обломовской сказке; долгими вечерами няня рассказывает маленькому Илюше “о неведомой стране”, где нет ни ночей, ни холода, где всё совершаются чудеса, где текут реки мёду и молока, где никто ничего круглый год не делает, а день-деньской только и знают, что гуляют всё добрые молодцы, такие как Илья Ильич, да красавицы, что ни в сказке сказать, ни пером описать”.

Прелесть обломовской сказки в том, что она проникнута любовью. В Обломовке — всё любовь, всё поэзия: “Небо там, кажется, напротив, ближе жмётся к земле, но не с тем, чтоб метать сильнее стрелы, а разве только, чтоб обнять её покрепче, с любовью”. В гармонии с любящей матерью-природой — образ “маменьки”. Как “мать сыра земля” заботится о тех, кого она приютила, так печётся и “маменька” о своём сыне: “Мать осыпала его страстными поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми глазами…” Сын же отвечает ей горячей взаимностью — и тот взрослый Обломов, который спит и видит сон, и тот маленький Обломов, который снится ему: “Обломов, увидев давно умершую мать, и во сне затрепетал от радости, от жаркой любви к ней: у него, у сонного, медленно выплыли из-под ресниц и стали неподвижно две тёплые слезы”.

Но вместе с тем в обломовской сказке есть сковывающий страх, боязнь всего нового, незнакомого. Есть также тупая неподвижность и всё то, что соответствует русскому “авось”. Обломовка напоминает заколдованное царство, где всё погрузилось в сон. Напряжённая, полная исканий жизнь человечества не касается её. Еда и сон — только этим и ограничивается тамошняя жизнь. Человек там во власти вековой скуки и лени.

И эту высокую любовь, и эту лень находим в русских сказках. По словам философа Е.Н. Трубецкого, есть в них влечение “к неумирающему добру, к вечной красоте, к той светлой запредельной полосе, где не заходит солнце”. В них русский человек находит “ту чудесную силу, те могучие крылья, которые уносят его прочь от житейской низменности, ту магию, которая превращает его из жалкого дурака в сказочного красавца”. Такова возвышающая сила сказок.

Но, с другой стороны, в русских сказках, по мнению Трубецкого, преобладает пассивное начало: “В ней сказывается настроение человека, который ждёт всех благ жизни свыше и при этом совершенно забывает о своей, личной ответственности… Это прелестная поэтическая грёза, в которой русский человек ищет по преимуществу успокоения и отдохновения; сказка окрыляет его мечту и в то же время усыпляет”.

Получается, что в «Сне Обломова» дан ключ к русской сказке, а значит, и к русской душе. В нём открываются коренные, исконные черты русского характера. Значит, Обломов — не просто сатирический тип, это образ, символизирующий глубочайшие противоречия русского человека — его величие и его постыдную слабость.

На это ключевое значение «Сна Обломова» указывали многие современники И.А. Гончарова. Так, Дружинин писал, что до девятой главы герой Гончарова кажется “засаленным, нескладным куском мяса”, после же девятой главы читатель узнаёт “сердцу милого Обломова”. Критик заключает: “«Сон Обломова» не только осветил, уяснил и разумно опоэтизировал всё лицо героя, но ещё тысячью невидимых скреп связал его с сердцем русского читателя”.

Глава «Сон Обломова» начинается описанием дворянской усадьбы,
одной из тысяч подобных в дореволюционной России.
За великой русской рекой Волгой дремала патриархальная
Обломовка, тихое, захолустное поместье, где жизнь текла вяло и по
привычке и куда почти совсем не проникали вести.
И описание природы этого «благословенного уголка»,и нравы оби­тателей,
и круговорот их обычного дня — всё сводится в один образ **тишины**, ***неподвижности** или *сна*.
Умственные интересы в жиз­ни обломовцев отсутствовали.
Реальное понимание и восприятие жизни у них занимал наивный вымысел.
Сама природа, кажется поддерживает их:» Ни страшных бурь,
ни разрушений не слыхать в том краю»,
«Где мы? В какой благословенный уголок земли перенес нас сон Обломова?
Что за чудный край!
Нет, правда, там моря, нет высоких гор, скал и пропастей, ни дремучих
лесов-нет ничего грандиозного, дикого и угрюмого.
Да и зачем оно, это дикое и грандиозное?
Море, например? Бог с ним! Оно наводит только грусть на человека:
глядя на него, хочется плакать.
Сердце смущается робостью перед необозримой пеленой вод,
и не на чем отдохнуть взгляду, измученному однообразием
бесконечной картины.»
«не водится там ядовитых гадов, саранча не залетает туда;
нет ни львов рыкающих ни тигров ревущих…»
Сравнительно мягкий климат делает излишним противостояние
природе, готовность отразить её атаки.
Природа помогает жить в Покое,» на авось».
Благодатная земля, великолепная природа, ласковое солнце,
чистое небо.
Погода в том краю всегда прекрасная, лето жаркое, но засух никогда
не бывало, дождь шел в самое нужное время, придавая новые силы
и людям, и природе.
Зимы морозные, но ровно настолько, насколько нужно крестьянину.
Никогда “… не дразнит ранними оттепелями и не гнет в три дуги
морозами… ”.
Всё идет по календарю.
В марте наступает, как положено, весна. Тает снег, греет солнце,
просыпается лес.
Никогда там не было ни бурь, ни страшных потрясений, ни эпидемий.
Горы в Обломовке — это не мрачные отвесные скалы, а плодородные
холмы.
Речка весело течет, шаля и играя своими водами.
“Все как будто было нарочно прибрано одно к другому и мастерски
нарисовано”.
Люди жили там счастливые, полагая, что весь мир живет именно так,
а не иначе.
Если кто и умирал, то от глубокой старости, а потом еще долго
дивились тому, как такое несчастье могло случиться.
В Обломовке царили свои естественные законы. Никто и никогда
не занимался там ни наукой, ни философией, никто не писал ни книг,
ни картин.
Всё время проходило в праздном поглощении пищи, созерцании
мира, а чаще всего во сне.
Воспитание детей тоже проходило по определенным канонам.
Главной своей обязанностью родители считали накормить
и оградить любимое чадо от всего опасного.
Самой неприятной повинностью был труд.
Ребенок, живший в барской семье, ничем не был обременен.
Его естественное любопытство постепенно угасало,
он терял интерес ко всему необычному, начинал видеть идеал
жизни в гордом созерцании чужого труда.
Этому немало способствовали и вечные сказки о неведомой стране,
где текут реки молока и меда, где никто круглый год ничего не делает,
а только знай себе гуляют добрые молодцы да красавицы.
Где все делается “по щучьему велению”и где женят на
неслыханной красавице Милитрисе Кирбитьевне.
Из года в год, из десятилетия в десятилетие так воспитывали
детей. Вырастали новые баре, все шло своим чередом.
Детство, отрочество — в них начало судьбы Обломова,
недаром картины патриархальной жизни в родном доме навсегда
остались для Ильи
Ильича идеалом настоящей жизни — спокойной и сытой.
И никакие последующие влияния — книги, университетский быт,
служба в Москве — не смогли его серьезно поколебать.

Вместе с тем что-то в этой волшебной стране напоминает нам о страхах, что сеют в обывателях города Калинова Феклуша и Кабаниха из «Грозы» А.Н. Островского. Жителей Калинова пугают “некто лицом чёрен” и “люди с пёсьими головами”. Примерно такие же представления о мире передаются из поколения в поколение обитателями Обломовки: “За Питером живут французы или немцы, а далее уже начинался для них, как для древних, тёмный мир, неизвестные страны, населённые чудовищами, людьми о двух головах, великанами; там следовал мрак — и, наконец, всё оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю”. И для калиновцев, и для обломовцев за пределами их тесного мирка начинается страшный мир, полный тёмного, угрожающего волшебства.

Что же роднит «Мёртвые души», «Грозу» и «Сон Обломова»? Мир сказки — с его светлой и тёмной сторонами. Светлое чудо (превращение чичиковской брички в “птицу-тройку”) и тёмное колдовство (превращение в сознании обитателей Калинова поезда в змея) — и то, и другое отсылает к сказке.

Вот и во «Сне Обломова» за околицей деревни начинаются чудеса — светлые чудеса народного воображения и тёмные чудеса мертвящего суеверия. Одно незаметно переходит в другое — так, что трудно провести грань между добром и худом. Вот стоит избушка Онисима, а попасть в неё можно, только если “упросить её стать к лесу задом, к нему передом”. Это добрая сказка, но тут же, за ближайшей канавой, начинается страшная сказка. Маленький Обломов только хочет добраться до березняка “не кругом, а прямо, через канаву, как испугается: там, говорят, и леший, и разбойники, и страшные звери”. По этой канавке проходит граница между светом и тенью: поближе к дому маленького Обломова — радостное чудо, подальше — сказочная жуть.

Обитатели Обломовки воспринимают мир без счёта и мер. Для них есть только свой дом, а далее воображение обломовца сразу перепрыгивает в небывалую даль — ту, что “за тридевять земель”. Там, “в некотором царстве-государстве”, грезится всё та же Обломовка, но только преображённая. Реальная Обломовка — это только первое приближение к обломовской сказке; долгими вечерами няня рассказывает маленькому Илюше “о неведомой стране”, где нет ни ночей, ни холода, где всё совершаются чудеса, где текут реки мёду и молока, где никто ничего круглый год не делает, а день-деньской только и знают, что гуляют всё добрые молодцы, такие как Илья Ильич, да красавицы, что ни в сказке сказать, ни пером описать”.

Прелесть обломовской сказки в том, что она проникнута любовью. В Обломовке — всё любовь, всё поэзия: “Небо там, кажется, напротив, ближе жмётся к земле, но не с тем, чтоб метать сильнее стрелы, а разве только, чтоб обнять её покрепче, с любовью”. В гармонии с любящей матерью-природой — образ “маменьки”. Как “мать сыра земля” заботится о тех, кого она приютила, так печётся и “маменька” о своём сыне: “Мать осыпала его страстными поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми глазами…” Сын же отвечает ей горячей вза