Мертва но видит сны фильм 2013

Вампирский BDSM

Мертва, но видит сны (Dead But Dreaming), 2013, Жак Авила

Андрей Волков рассказывает о боливийском эротическом хорроре

Под жарким боливийским солнцем, в весьма условных декорациях забытого богом городка  XIX века, Хасинто Авила в сотрудничестве со своей музой Эми Хескет снял необычный фильм “Мертва, но видит сны”, первый вампирский movie из Боливии, если верить автору биографической статьи о режиссёре Мануэлю Каперкуна.

Хасинто Авила (или просто Хак, как он себя называет) пришёл в кино не окольными путями. Ещё в юности он изучал в Нью-Йорке киноискусство и фотографию, после чего занялся документалистикой. Первый же его фильм “Крик? Крак! Кошмарные истории” был удостоен показа на кинофестивале во Франции и лестной прессы, где его творение ставили в один ряд с фильмами Денниса Хоппера и Монте Хеллмана. Заметил талант Хака и классик англоязычной литературы Грэм Грин и даже написал хвалебный отзыв, а Авила незадолго до смерти писателя сделал с ним интервью. Немало работал боливийский постановщик на радио и телевидении, читал лекции по латиноамериканскому кино в ряде университетов в разных странах, а в родной Боливии организовывал мастер-классы по актёрскому мастерству. С Эми Хескет он познакомился в середине 2000-гг, после чего привлёк её в качестве актрисы для своей тематической студии «Red Feline Pictures», основанной им вместе с Камиль Дука в 1997 году.

Сложно объяснить тот неожиданный крен в сторону BDSM, который в зрелом возрасте сделал профессионал, на счету которого работы для ЮНЕСКО, Национального географического общества, Боливийского института биосферы… Казалось, Авила всегда будет снимать фильмы про окружающую среду, современную политику, социальные проблемы. Они завоевали режиссёру хорошую репутацию, но вовсе не толпы поклонников и поклонниц. Зато тематические фильмы сделали союз Авила и Хескет весьма известным в узких кругах, пусть денег на новое увлечение у них было мало.

Кадр из фильма “Мертва, но видит сны”

Отсутствие хорошего бюджета и профессионального оборудования – первое, что бросается в глаза при просмотре фильма «Мертва, но видит сны», который снят на недорогую цифровую камеру. Хак Авила традиционно отвечал за сценарий, а Эми выступала продюсером и главной актрисой. Именно ей выпала честь представить все тяготы своей героини, которую обвинили в убийстве, совершённом вампиром Лилит, бросили в холодную тюрьму на каменный пол, подвергли групповому изнасилованию в исполнении похотливых тюремщиков, и в довершение высекли плетью на глазах у праздной толпы.

Хак Авила беззастенчиво эксплуатирует типаж хрупкой девушки-жертвы, воплощаемый Эми. В «Мертва, но видит сны» Авила и Хескет разделены премудростями сюжета, оттого Хаку приходится воспитывать плетью другую актрису, а Эми подставлять свою обнажённую спину (и то, что ниже) под суровые мужские руки неведомого актёра, изображающего палача. Зато в более ранней драме «Вместе» Хак и Эми играют BDSM-пару, где молодая Хескет безропотно подчиняется всем указаниям доминанта Хака и сама рада подставить свои обнажённые округлости под его грубую руку или ремень.

Возможно, Эми Хескет, как и Мария Битти, также обязана своими мазохистскими наклонностями комплексам из детства. Хак же, как большинство мужчин, по природе доминант, пусть далеко не все наказывают своих благоверных, как маленьких девочек. Впрочем, отнюдь не каждый раскрепощён настолько, чтобы в своих сексуальных играх выйти на территорию BDSM, которая для многих как Запретный лес из сказок Джоан Ролинг.

Конечно, в союзе Авила и Хескет сложно выделить первую скрипку. Хак, безусловно, гораздо лучше Эми знает кинопроизводство, и уже это позволяет ему брать верх в творческих отношениях с Эми. Зато Хескет, надо думать, в большей степени одержима наказанием и подчинением, оттого всегда играет таких героинь, которых если не бьют, то сурово отчитывают. Даже вампиры в её исполнении получаются беззащитными, совсем не страшными, а скорее романтичными, страдающими натурами («Олайя»).

Хак, безусловно, знал о творчестве Жана Роллена, который первым увидел в вампирах не исчадия ада, а одиноких существ, обречённых вечно скрываться во тьме ночи. Вот и вампир-изгнанник Нахара из «Мертва, но видит сны» как бы стыдится собственной сущности. Она сочувствует Мойре, которая за грехи других претерпела ужасные муки, и даже испытывает к ней порочную страсть. Но там, где у Битти страсть трансформируется практически в похоть, у Авила всё остаётся на уровне невысказанных чувств. И тем печальнее картина о двух влюблённых, которых разделяет сама природа, так что единственная возможность быть вместе – это дать вкусить своей крови, буквально причаститься тёмной сущности. Хотя в случае с фильмом «Мертва, но видит сны» вампиры слуги тьмы лишь по своим мыслям и одеждам. Ведь они могут беспрепятственно ходить при свете дня, а убить их не способен даже деревянный кол.

Латинская Америка всегда была оплотом католицизма. Оттого неудивительно, что, даже воплощая на экране свои мрачные эротические фантазии, создатели фильма всё равно остаются в христианском русле

Хак Авила (будем уж, по правилами Темы, мыслить за старшего топа и к нему обращаться) в большей степени опирается на религию, чем на вампирский фольклор. В мире Хака Мойра приобщается к Христу через страдания, а вампиром становится лишь тогда, когда не выдерживает их и поддаётся искушению принять вампирской крови, как панацею от боли. Мучение в фильме Авила далеко отстоит от традиции пыток из сплаттеров. Это в большей степени искушение, как в агиографической литературе, где страдание часто выступало последним препятствием на пути к обожению.

Латинская Америка всегда была оплотом католицизма. Оттого неудивительно, что даже тематическая парочка Хак и Эми, воплощая на экране свои мрачные эротические фантазии, всё равно остаются в христианском русле. Хак намного лучше Паскаля Ложье понимал, что такое мученик, оттого ему совсем не требовалось приобщать к страданиям зрителя через натурализм. Не всякое мучение делает человека свидетелем (в соответствии с переводом древнегреческого слова μάρτυς). Страдание должно быть безвинным, прекратить которое можно, например, через предательство – выдав своих друзей по подполью. Авила не слишком интересует законспирированная организация из собственного фильма, пусть он и не упускает случая отдать дань шпионским историям о тайных встречах и секретных посланиях.

Гораздо больше его привлекает мрачная романтика. Нахара и Мойра как двойники. Обе изгнаны из общества, пережили пытки. Их страстный роман, словно отдохновение от скорбей в суровом мире палачей и жертв. Они оба аутсайдеры, так как не вписываются в привычные представления о себе подобных.

Бунт против общества в фильме Авила сглажен непременной эротикой и явно тематической направленностью ленты. В конце концов, никто из творческой команды не планировал снимать серьёзное кино. Ведь кинематограф Хескет и Авила тоже своеобразное пространство для репрезентации собственных увлечений. Желание пострадать, прикованной к столбу, ощутить себя во власти другого человека, или же, напротив, отхлестать плетью филейные части Эми, порой непреодолимо. Авила, как и Битти, сделал себе имя на показе интимных игр и страстных сцен, воплощаемых в образах. Его фильмы пробуждают соответствующий инстинкт и в зрителе, который тоже на досуге может захотеть развлечься со своей Эми, благо у каждого под рукой есть пара верёвок и хороший ремень.

Конечно, режиссеров, средствами кино исследующих мир физических страданий, сегодня хватает: тут и откровенные трэшеры вроде Билла Зебуба или Уильяма Хэллфайра, и вполне серьезные авторы: например, Мариан Дора или Паскаль Ложье. Тем не менее, Авила и Хэскет решили, что созданная ими компания «Pachamama Films» сможет занять свое место под солнцем. И принялись со всем нерастраченным на роликах «Red Feline» пылом романтизировать пытки.

В отличие от большинства конкурентов, в своих фильмах Хак и Эми представляют страдания человеческого тела в максимально эстетизированной форме: здесь не увидишь натуралистичных подробностей, бутафорских кишок и литров искусственной крови. Хлыст оставляет на теле подчеркнуто «фальшивые» следы, а распятие выглядит словно сошедшим с обложек готических музыкальных альбомов. Ведь ничто не должно нарушать красоту картинки, в которой в единое целое складываются экзотические боливийские пейзажи, музейные интерьеры колониальных времен и обнаженные женские тела, закованные в кандалы или привязанные к кресту.

При этом, в отличие от того же Билла Зебуба, остающегося полным профаном в киноискусстве, сколько бы ни снимал своего зубодробительного трэша, Авила — профессионал. И его фильмы не ограничиваются демонстрацией фетиша. Иначе не стоило бы огород городить — достаточно было по-прежнему подвизаться за камерой в «Red Feline». Используя минимальный бюджет, крохотную массовку и минимум спецэффектов, он умудряется заинтересовать зрителя рассказанной историей. Конечно, в итоге сюжетная канва его фильмов служит одной цели — той самой, о которой уже много было сказано выше. Но происходит это исподволь, почти незаметно — особенно для того, кто не знает всей подноготной режиссера и продюсера (она же — исполнительница главной роли).

Вполне естественно, что при таком подходе к делу, первые картины Авилы и Хэскет были посвящены христианским мученикам («Смерть святой Эулалии»), маркизу де Саду («Маркиз де ля Круа») и католической инквизиции (переведенный на русский язык «Малефикарум»). А вот то, что позднее они пришли к вампирской истории — уже не так очевидно. Казалось бы, при чем тут страдания тела и не-мертвые, этих самых страданий по определению не испытывающие? Секрет, очевидно, скрывается в «готической» эстетике, тягу к которой испытывают и Авила, и Хэскет. Эми, например, первым в списке своих любимых фильмов назвала продукцию студии «Хаммер», и именно на британскую классику 60-х годов ориентирована эстетика картины «Мертва, но видит сны». Это очевидная дань второму увлечению этой пары. Но даже выдвигая на передний план вампирическую атмосферу со всеми этими «гнездами» и «птенцами» (кто сказал — Энн Райс?), Авила с Хэскет не изменяют своей главной страсти. Основной отличительной чертой их вампиров является физическая боль, которую должны испытать смертные тела перед Преображением. Только тогда родится Высший вампир. Иначе, не-мертвый будет обречен оставаться вечным и практически безмозглым рабом своего создателя.

Именно в поисках своих первых «птенцов» приезжает в Ла-Пас вампир Нахара, бежавшая от своего содателя, князя Не-мертвых Азара. Здесь ее влечет к себе ирландская революционерка Мойра О’Хиггинс, приехавшая в Верхнее Перу, чтобы бороться против испанских колонизаторов. Свободная, отважная женщина кажется Нахаре идеальным соратником, но чтобы сделать ее подобной себе, необходимо, чтобы она не сломалась под пытками. А потому, Мойре предстоит попасть в руки испанского гарнизона. Обвиненная в шпионаже, бунте и убийствах, девушка оказывается в застенках, а ее связная — дочь настоятеля местного собора, становится новой целью Нахары.

Впрочем, в отличие от более раннего «Малефикарум», в «Мертва, но видит сны» Авила не ограничивается одной сюжетной линией. Говоря откровенно, та картина недалеко ушла от фетиш-продукции Жан-Жака и Джейн фон Детлефсен. Здесь же стремление боливийца снимать «настоящее» кино начало обретать реальные формы, а история Нахары и Мойры — второй слой. В нем в Ла-Пас, находящийся накануне национально-освободительного восстания, вслед за беглым «птенцом» презжает князь вампиров Азар со своей не многим менее древней возлюбленной Афродизией. Эта линия позволяет Авиле изрядно пофилософствовать устами Азара. Его диалоги с Афродизией, по форме напоминающие классические работы Платона, никак не влияют на сюжет (собственно, Азар никак не вмешивается в действия Нахары, наблюдая за ней издалека), зато позволяют подвести под творчество дуэта Авилы и Хэскет теоретическую базу. Превращают «Мертва, но видит сны» в своеобразный философский манифест, отчасти опирающийся на работы де Сада, отчасти на жития католических мучеников, отчасти на ницшеанскую трагедийную эстетику. Конечно, в результате у них получается совершенно безумный постмодернистский микс, но в современном искусстве случаются завороты и покруче. Достаточно вспомнить того же Мариана Дору с его поэмами гниения и распада «Каннибал» и «Меланхолия ангелов».

Балансируя между эксплуатационным кино и откровенным трэшем, «Dead by Dreaming» умудряется, порой, подниматься до философских размышлений и делает заявку на создание нового жанра в кино. Во всяком случае, похоже, что здесь Авила и Хэскет нашли тот путь, который позволит им, наконец, вырваться из своего прошлого, не изменяя себя и не изменяя себе. Удастся ли им это, покажет окончание задуманной ими «вампирской» трилогии.

Страница фильма «Мертва, но видит сны» в КЛУБ — КРИКе