Музей бессонницы леонтия озерникова

Выдающийся художник-дизайнер Леонтий Озерников в специальном интервью для Artifex рассказал о своей жизни и творчестве. У мастера особое видение мира, поэтому все его работы проникновенны и исключительны. Так, проект «Часы и время» вошел в «Сто выдающихся музеев мира». Но главным своим творением автор считает дизайн-мистерию «Музей Бессонницы».

Корреспонденты Artifex побывали в мастерской Леонтия, узнали о детстве и жизни известного скульптора, обсудили такие важные вопросы, как значение женщины, света, красоты для художника и этого мира.

Художник встретил нас в своей мастерской, которая буквально пропитана таинственностью. Приглушенный свет и силуэты прекрасных дам создают атмосферу сказочного мира, а сам скульптор превращается в героя волшебной истории.

Artifex: Расскажите, каково это — расти в творческой семье?

Хочу поделиться тем, что является основой моего счастья. Это воспоминания детства, это фундамент, это начало жизни. До того, как мне исполнилось шесть лет, родители все время гастролировали. Поэтому картины отрывистые: пейзажи, городки, театры, закулисье, мешки с бутафорией, на которых я ночевал мальчишкой… Хорошо помню грим, уборные… Знаете, эта динамика до сих пор во мне. И сейчас воспоминания не забываются, а только становятся ярче.

Artifex: Как вы жили, кто занимался вашим воспитанием?

Мной особо не занимались, родители были целиком в работе, но любили безумно. Жили они творчеством, а не деньгами. В советское время оклады у театральных художников и актеров были довольно скромные. Помню, после спектаклей они усталые, с друзьями из труппы, приходили к нам домой, играли в преферанс, спорили об идеях Чехова, Горького, Достоевского.

Я, конечно, в то время еще мало что мог понять и проанализировать, но атмосфера рождала прекрасную творческую среду, которая очаровывала. Сейчас мне уже 68, но эти детские годы живы, я до сих пор восхищаюсь чудесами мира, связанного с театром.

Художник спокойно и задумчиво смотрел куда-то вдаль, все глубже погружаясь в свои воспоминания.

Artifex: Как вы учились?

В мои школьные годы наша семья осела в Севастополе. Знаете, я был такой коротко стриженный бесцветный тихий мальчишка, но очень любящий учиться. Юность прошла замечательно, потому что у нас 11 пацанов из двора ходили в один класс. Футбик, купание, походы, мы носились на великах, играли в войну. (Легкая улыбка озарила лицо Леонтия) В то время Севастополь был засыпан осколками и остатками оружия. У некоторых моих друзей детства оторвало руки, ноги… Когда мы видели гранату, то хватали ее, нюхали, щупали. Мальчишки…

Artifex: Помните момент осознания себя и своей будущей профессии?

Да, в школе часто просили нарисовать разные стенгазеты. С товарищами делали живой уголок, чучела, рисовали пейзажи, много всего… И где-то с седьмого класса это стало для меня предчувствием профессии. Еще не знал, смогу ли, есть ли во мне так называемый талант, но ощущение привязанности к такой деятельности было.

Artifex: А когда вы убедились, что это ваше?

Когда поступал в Строгановку в первый раз, то не прошел. После этого я был готов на все: идти рабочим куда угодно, стать рабом, если хотите, лишь бы за год подготовиться и все сдать. Понял, что ничего в жизни больше не хочу, кроме этой профессии. И знаете, поступил на факультет промышленного искусства.

Artifex: Даже сейчас в мастерской, где мы находимся, все творения сказочно подсвечены. Скажите, что вообще для вас значит свет?

У меня есть опыт работы в музеях и на театральных площадках. Понимаете, свет может изменить все! Он может сделать драматургию позитивной, спокойной, взрывной, негативной, таинственной. Сказано: «Аз есмь свет».

Artifex: Когда приходит его виденье — в начале работы или в самом конце?

Я об этом думаю где-то в середине. Потому что в начале рождается некая схема, и она довольно ясная. У меня бывают случаи, когда я вижу прямо законченное произведение, и практически тут же, в первые минуты, рисую, а потом начинаю по-своему лепить, творить, воплощать. Бывает так, что я вижу некий образ, незаконченный, который требует, чтобы я сделал его не сегодня, а занимался с ним. Чтобы ожить, творение само сообщает, что делать: подумай об этом, а здесь — знак, а мои крылья? А моя подставка, а что есть земное, что есть небесное, а в чем смыл света, нужен ли он внутри или снаружи и так далее. Этот процесс такой, что никогда не заканчивается. Я до сих пор думаю, что можно еще многое менять.

Artifex: И как тогда выбрать правильный момент, чтобы завершить работу?

Этот вопрос вечный. И у Сальвадора Дали, и у Леонарда да Винчи на этот счет были похожие фразы, что закончить произведение — значит убить его.

Artifex: Ваши работы очень насыщены различными элементами. Как не перейти тонкую грань между красотой и пошлостью?

Да, все на грани. Знаете, некоторые люди на моих выставках говорили, что это пошлое, приземленное, слишком эротичное и так далее. Через 15 минут приходили другие и говорили, что это божественное, светлое, прекрасное, романтичное, фантазийное, соединяющее материальное с духовным. В чем дело? Не знаю, но так будет до скончания веков.

Я немного провоцирую в своих инсталляциях. Но в каждом явлении есть свои плюсы и минусы, черное и белое. Ведь женщина, дарующая жизнь, дарует и смерть. Почему я сделал Еву? Она, вкусив запретный плод, дала начало всему, что есть на этой планете. Было и такое, что стою как-то в пробке, жара невыносимая, и тут слышу голос: «Я — беременная амазонка, слепи меня!» Вот это я помню четко, причем даже ее голос, дикцию. Для чего? Что такое? У меня есть работа коммерческая, нужно деньги зарабатывать, семью кормить, а ты бросай все и «слепи меня»!

Artifex: Что вообще для вас женщина?

Что делает мужчина? По сути — ничего. Просто оплодотворяет яйцеклетку, а женщина девять месяцев вынашивает плод, чтобы родить сущность, тело и душу, ибо во время беременности в нее входит божественный дух. И по сему женщина — это особая субстанция во вселенной. И в русском языке она — все: мать, земля, судьба, надежда, вера, любовь, мудрость, дорога, жизнь…

Основа женщины — сила, потому что ее главная идея — это не взять, а отдать, подарить. Ей присуще внутренняя жертвенность. Она — душа этого мира и муза.

Artifex: У вас достаточно узнаваемый стиль, как долго вы искали «себя»?

Основные воплощения у меня пошли с конца 70-х. Тогда я с удовольствием делал выставки молодежных советов, сад красивый, то есть не витринные экспозиции, а образные. Когда создавал музей «Часы и время», то было состояние двух лет счастья. Это — моя любовь, потому что часы измеряют жизнь. И так получилось, что в этой экспозиции я пытался отобразить многоплановость часов как символа человеческого сознания: египетские, солнечные, китайские. Там были часы Бориса Левитана «Советское инофирм бюро». А почему было состояние счастья? Это был период самозабвения. Ведь даже Достоевский написал потрясающее письмо к своей первой жене Марии Дмитриевне, умершей от туберкулеза. Он писал: «Маша лежит на столе, увижусь ли я с Машей?» Пишет мелко, красиво: «Сможем ли мы жить как ангелы? Нет!» И крупно: «”Я” препятствует».

Artifex: Другими словами, вы стремитесь к духовному через отвержение земного?

Ну, я не могу похвастаться, что достиг этого, но стремлюсь, как могу. Даже хочу слепить скульптуру «Самозабвенность мастера». В Швейцарии меня поразила такая вещь. В одном магазине женщина рассказала историю про часы, у которых на крышке было написано: не открывать 500 лет, ибо одна пылинка испортит ход сверхточного механизма. Через 450 лет часы всё же вскрыли и в микроскопе увидели, что каждая деталь, платы, шестерёнки были украшены тонкими потрясающей красоты узорами. То есть это мастер делал не для покупателя — ведь никому не дано прожить 500 лет — а для небесного учителя.

Artifex: Последний вопрос. Как, по вашему мнению, искусство сейчас развивается или прибывает в неком застое?

Когда бываю в галереях у нас и за рубежом, то вижу какую-то пустоту. Сейчас времена стали другие… А так всегда говорят: «Вот в наше время было так, а сейчас такие говнюки». Однажды сижу, извините, с похмелья, приехал мой приятель. Я ему налил рюмочку и говорю: «Вот ты знаешь, не мог заснуть, и попался журнал с переводами вавилонских глиняных табличек. Там везде одни проститутки, взяточники и жизнь невозможная, нравы упали, счастья нет, чести нет, любить некого» (смеется). То есть в истории это повторяется бесконечно: все осуждают грядущее поколение. Но к этому нужно относится спокойно. Всегда будут таланты, гении и они будут вносить что-то новое и прекрасное.
 

Автор: Дарья Пономарева