С простынь бессонницей рваных срываться ревнуя к копернику

Простите
        меня,
             товарищ
Костров,
с присущей
          душевной ширью,
что часть
         на Париж отпущенных строф
на лирику
         я
          растранжирю.
Представьте:
            входит
                 
красавица в зал,
в меха
      и бусы оправленная.
Я
 эту красавицу взял
                  
и сказал:
— правильно сказал
                  
или неправильно?-
Я, товарищ,-
             из
России,
знаменит в своей стране я,
я видал
       девиц красивей,
я видал
       девиц стройнее.

Девушкам
        поэты любы.
Я ж умен
        и голосист,
заговариваю зубы —
только
      слушать согласись.
Не поймать
          меня
             
на дряни,
на прохожей
           паре чувств.
Я ж
    навек
         любовью ранен —
еле-еле волочусь.
Мне
   любовь
         не свадьбой мерить:
разлюбила —
            уплыла.
Мне, товарищ,
             в
высшей мере
наплевать
         на купола.
Что ж в подробности вдаваться,
шутки бросьте-ка,
мне ж, красавица,
                
не двадцать,-
тридцать…
           с хвостиком.
Любовь
      не в том,
               
чтоб кипеть крутей,
не в том,
         что жгут угольями,
а в том,
        что встает за горами грудей
над
   волосами-джунглями.
Любить —
        это значит:
                  
в глубь двора
вбежать
       и до ночи грачьей,
блестя топором,
              
рубить дрова,
силой
     своей
          играючи.
Любить —
        это с простынь,
                      
бессонницей
                                 
рваных,
срываться,
          ревнуя к Копернику,
его,
    а не мужа Марьи Иванны,
считая
      своим
           соперником.
Нам
   любовь
          не рай да кущи,
нам
   любовь
          гудит про то,
что опять
         в работу пущен
сердца
      выстывший мотор.
Вы
   к Москве
           порвали нить.
Годы —
       расстояние.
Как бы
       вам бы
            
объяснить
это состояние?
На земле
        огней — до неба…
В синем небе
            звезд —
                  
до черта.
Если бы я
         поэтом не был,
я б
   стал бы
          звездочетом.
Подымает площадь шум,
экипажи движутся,
я хожу,
       стишки пишу
в записную книжицу.
Мчат
    авто
        по улице,
а не свалят наземь.
Понимают
        умницы:
человек —
         в экстазе.
Сонм видений
            и идей
полон
     до крышки.
Тут бы
      и у медведей
выросли бы крылышки.
И вот
     с какой-то
              
грошовой столовой,
когда
     докипело это,
из зева
       до звезд
              
взвивается слово
золоторожденной кометой.
Распластан
          хвост
              
небесам на треть,
блестит
       и горит оперенье его,
чтоб двум влюбленным
                    
на звезды смотреть
из ихней
        беседки сиреневой.
Чтоб подымать,
              и
вести,
                     
и влечь,
которые глазом ослабли.
Чтоб вражьи
           головы
                
спиливать с плеч
хвостатой
         сияющей  саблей.
Себя
     до последнего стука в груди,
как на свиданье,
               
простаивая.
прислушиваюсь:
             
любовь загудит —
человеческая,
            
простая.
Ураган,
       огонь,
             вода
подступают в ропоте.
Кто
    сумеет совладать?
Можете?
       Попробуйте…
 

Простите

        меня,

             товарищ Костров,

с присущей

          душевной ширью,

что часть

         на Париж отпущенных строф

на лирику

         я

          растранжирю.

Представьте:

            входит

                  красавица в зал,

в меха

      и бусы оправленная.

Я

 эту красавицу взял

                   и сказал:

— правильно сказал

                  или неправильно? —

Я, товарищ, —

              из России,

знаменит в своей стране я,

я видал

       девиц красивей,

я видал

       девиц стройнее.

Девушкам

        поэты любы.

Я ж умён

        и голосист,

заговариваю зубы —

только

      слушать согласись.

Не поймать меня

               на дряни,

на прохожей

           паре чувств.

Я ж

   навек

        любовью ранен —

еле-еле волочусь.

Мне

   любовь

         не свадьбой мерить:

разлюбила —

            уплыла.

Мне, товарищ,

             в высшей мере

наплевать

         на купола.

Что ж в подробности вдаваться,

шутки бросьте-ка,

мне ж, красавица,

                 не двадцать, —

тридцать…

           с хвостиком.

Любовь

      не в том,

               чтоб кипеть крутей,

не в том,

         что жгут угольями,

а в том,

        что встаёт за горами грудей

над

   волосами-джунглями.

Любить —

         это значит:

                    в глубь двора

вбежать

       и до ночи грачьей,

блестя топором,

               рубить дрова,

силой

     своей

          играючи.

Любить —

         это с простынь,

                        бессонницей

                                   рваных,

срываться,

          ревнуя к Копернику,

его,

    a не мужа Марьи Иванны,

считая

      своим

           соперником.

Нам

   любовь

         не рай да кущи,

нам

   любовь

         гудит про то,

что опять

         в работу пущен

сердца

      выстывший мотор.

Вы

  к Москве

          порвали нить.

Годы —

       расстояние.

Как бы

      вам бы

            объяснить

это состояние?

На земле

        огней — до неба…

В синем небе

            звёзд —

                    до чёрта.

Если бы я

         поэтом не был,

я б

   стал бы

          звездочётом.

Подымает площадь шум,

экипажи движутся,

я хожу,

       стишки пишу

в записную книжицу.

Мчат

    авто

        по улице,

а не свалят наземь.

Понимают

        умницы:

человек —

          в экстазе.

Сонм видений

            и идей

полон

     до крышки.

Тут бы

      и у медведей

выросли бы крылышки.

И вот

     с какой-то

               грошовой столовой,

когда

     докипело это,

из зёва

       до звёзд

               взвивается слово

золоторожденной кометой.

Распластан

          хвост

               небесам на треть,

блестит

       и горит оперенье его,

чтоб двум влюблённым

                    на звёзды смотреть

из ихней

        беседки сиреневой.

Чтоб подымать,

              и вести,

                      и влечь,

которые глазом ослабли.

Чтоб вражьи

           головы

                 спиливать с плеч

хвостатой

         сияющей саблей.

Себя

    до последнего стука в груди,

как на свидание,

                простаивая,

прислушиваюсь:

              любовь загудит —

человеческая,

             простая.

Ураган,

       огонь,

             вода

подступают в ропоте.

Кто

   сумеет совладать?

Можете?

       Попробуйте….

1928

Читать стих «Письмо товарищу Кострову» Маяковского Владимира Владимировича нужно в особом ритме, позволяющем лучше раскрыть его смысл. Написанное в 1928 году, это стихотворение действительно исполняло роль письма. Адресовано оно было редактору издания, в котором работал поэт. Вместо обещанного описания реалий Парижа, произведение содержит размышления автора о любви, о простом человеческом чувстве, способном вдохновлять и сводить с ума.