Сон в белую ночь театр на литейном

В Театре «На Литейном» актёр и режиссёр Александр Рязанцев поставил пьесу актёра и драматурга Алексея Яковлева.

Автору пьесы «Островитянин», что лежит в основе спектакля «Сон в белую ночь», в январе исполнилось бы 75 лет. А 5 лет назад в начале февраля он ушёл из жизни: остановка сердца.

Яковлев работал в нескольких ленинградских театрах, но в середине 1970-х серьёзно занялся драматургией, и его пьесы и сценарии были востребованы в кино и театре. Так, «Островитянин», которого в начале 1980-х поставил режиссёр (и тоже актёр) Геннадий Егоров, свет рампы впервые увидел в БДТ (сайт театра указывает 1982 год). Припомнить, кто играл главного героя, не удаётся, а вот Людмила Макарова – удивительная Бабушка, Наталья Данилова – грубоватая красотка Марина, Геннадий Богачёв – мелочный Сущёв и Елена Немченко, создавшая образ стервозной Тамары, памятны до сих пор. В аскетичном оформлении спектакля «от Ольги Земцовой» доминировало типичное петербургское многочастное арочное окно, в котором виднелся силуэт Петропавловского собора: герой живёт на Васильевском острове (хотя ещё в юности попытки вычислить, откуда так хорошо может просматриваться крепость, были безуспешны)…

Подобное окно (но прямоугольное) есть и в спектакле Рязанцева (художник – Мария Рыкова). Ещё здесь есть родные для обитателей ленинградских коммуналок лепные карнизы и многослойные обои: снимая бумажный слой за слоем при ремонте, можно было узнать всю историю квартиры. Одиночная стюковая колонна, старый шкаф, тахта, табурет, кресло да стул – вот, собственно, и всё, чем богат Эдик, которого играет Михаил Лучко. Талантливого физика-«временщика», работающего ночным сторожем, бытовой комфорт мало заботит. И пусть одежда и посуда в одном шкафу, зато у изголовья тахты висит заграничный плакат, на котором блондинка – точь-в-точь любимая жена Тамара, что ушла от Эдика к его закадычному приятелю Володьке Сущёву. Явится сюда и сам Сущёв (Александр Цыбульский), никчёмная суетливость которого так не вяжется с внешностью красавца мужчины. Такие не способны на беседы с «многоуважаемым шкафом» (потому из уст Сущёва и прозвучит обращённое к этому предмету мебели: «Ты кто?»). Такие не способны даже на серьёзную зависть (потому и «Наука тебя, Эдька, любит» произносится скорее заискивающе, чем завистливо). Такие не уводят чужих жён (те сами уходят к ним), но и изменить толком не могут. Девушек с внешностью «яблочный пирог» они приводят в дом приятелей, а сами не могут позволить себе и кусочка этого «пирога» – из трусости, не из порядочности…

Тамара (Мария Овсянникова) путём слияния бывшего и настоящего мужей пытается заполучить свой идеал мужчины. И пусть «один в Купчино, другой на Гражданке», её сил с лихвой хватит обихаживать двоих – таково уж её понимание счастья. Но ничем не лучше идеалы и у случайной гостьи Эдика – москвички Марины (Ольга Иванова). Она лишь кажется спасением для гения-одиночки, открывшего в ночных бдениях закон повторения во времени всего сущего (включая и Володьку)…

Татьяна Верховская в роли бабушки героя – Марии Павловны – сдержанно величава, строга, камерна, как большинство «бывших» старух (в 1970-е, когда была написана пьеса, их в Ленинграде было ещё предостаточно). Она да бесконечные «разговоры о сути» – главные ленинградские признаки «Сна…». Но сон ли всё это? Финал, повторяющий начало спектакля (Эдик 1 июня с утра включает радио, которое неукротимо поёт «Крылатые качели»), «убивает нескольких зайцев». В повторении есть и подтверждение открытия героя, и намёк на желанное каждому «прекрасное далёко», и вероятность того, что весь морок выяснения человеческих отношений лишь привиделся Эдику в белой ночи. Ну что ж, значит, и он не первый и не последний, поэтому и сад никогда не завянет…

Театральный Ритик слонялся в коридорах театра «На Литейном». Приятно радовал глаз небольшой оживляж в фойе. Неожиданным Мефистофелем, сверкая потертой кожаной курткой, пробегал взнервленный молодой режиссер примерно шестидесяти лет. И оживление стихало. Капельдинеры провожали его восхищенными взглядами. Администраторы смущенно улыбались. Предвкушение праздника витало в воздухе. Все ждали события. И вот небольшой зал новой Камерной сцены заполнился зрителями.

Ритика посадили на самое почетное место, и он с интересом стал рассматривать незатейливую декорацию. Старые стены обшарпанной коммуналки с оторвавшимися обоями, под которыми проглядывают слои других обоев, а в некоторых местах скрываются даже фотообои с летним садом. Ритик заерзал. Точно такой шкаф стоит у его соседки в комнате, а обои и куски лепнины на потолке явно перекочевали из коммунального коридора, по которому Ритик буквально только что спешил выбежать из дома в театр. Произошло узнавание. Ритик возрадовался: театр наконец-то поставил зеркало и перед природой, и перед жизнью, и отразил их как сумел. Окно, за которым в неясном свете белой ночи маячит абрис Петропавловской крепости, удивляло неожиданной современностью. Там происходили всевозможные перемены, буйствовали розово-лиловые, переходящие в синеву, неоновые краски. Многократно белую ночь сменял не менее невыразительный день.

Обаятельный главный герой Эдик в растянутых тренировочных штанах и футболке с цифрой «9» то прикладывался спать, то писал что-то загадочное на мятых листах. Подходил к стене с радио и недоуменно отходил от нее. Метался, как раненый зверь в клетке, и было от чего. Радио орало сильнее мощи своего динамика, транслируя пионерские песни, детские песни, просто добрые песни. И это ночью. Ритик удовлетворенно вздохнул. Все было ясно как божий день: перед нами — гений со сложной судьбой. Сейчас придут негодяи и будут его мучить. А ободранные обои маскируют следы пыток. И точно: друзья и завистники не замедлили появиться. Каждый по-своему мучил беднягу. Бывший начальник и друг пьяно объяснялся в любви, не забывая прятать отзыв Эдика на свою плохонькую диссертацию. Бывшая жена, по-прежнему влюбленная в героя, повадками напоминавшая Маргариту Павловну из «Покровских ворот», принимала красивые позы, пыталась танцевать танго и хотела жертвовать собой, разрываясь между двумя мужьями.

Ритик потер руки: ну конечно, это же и есть тот самый любовный треугольник из «Покровских ворот» — Хоботов (наш герой Эдик), Савва (друг, он же враг — Владимир) и Маргарита Павловна (бывшая жена Тамара). Приятно осознавать себя таким всезнающим — Ритик удовлетворенно хмыкнул. Появление некой москвички, отправившейся гулять в белую ночь и забредшей с первым попавшимся пьяным мужиком (необъятным Владимиром) в чужую квартиру, внесло легкое разочарование. Показалось, что будет что-то непредсказуемое. Она окажется внеземным порождением зла, явившимся на Землю с целью уничтожения всех мужчин, ну, в крайнем случае, — чьей-то дочерью. Но нет. Все опять приятно радовало: пьяный громогласный мужик стал дядей Володей, а его манерная жена — тетей Тамарой. Москвичка Марина все норовила скинуть платье у всех на виду, но щепетильные петербуржцы ее одергивали. Наш герой даже признался ей в любви, так, знаете, быстро, припечатав к тому самому шкафу. Мол, люблю тебя давно, еще до того как встретил, а с той, первой, — обознался. Просто мечта, а не спектакль для Ритика.

Но вот что-то пошло не так. Узнавание уже не помогало Ритику, и он жмурился, когда персонажи, раскинутые человеческими страстями по краям сцены-комнаты, неловко топтались или валялись в ожидании своей реплики. Вся глубина характеров героев сосредоточилась в крайностях. У Тамары — от «люблю, жить не могу» до «ненавижу-растопчу». У Володи — от пьяного добродушия до невыразимого страдания, застывшего на лице буквально как греческая маска трагедии. Эдику было труднее всего. Простодушный, но гениальный, он старался быть натурой интеллигентно-сложной и прекрасной. Когда ему это удавалось, все остальные выглядели нарисованными простым карандашом на салфетке. Появилась бабуля нашего героя, слепая интеллигентная старушка, умеющая принимать позы не менее величественные, чем бывшая жена Тамара. Слепота бабули то пропадала, то появлялась. Она явно не знала, что ей видеть, а что нет. Эдику становилось неудобно за всех. Он конфузился и опускал глаза, а иногда даже отбегал к черной стене, так ему было неловко. Ритик, во всем сочувствуя герою, тоже стал конфузиться и в особо пафосных местах закусывал губу и старался не смотреть на сцену.

Казалась, незатейливая история будет длиться годами — конфликт «гений и пройдоха» неразрешим, любовь — то есть, то нет, открытие Абсолюта понятно только бабуле… Но вот затемнение… и Эдик просыпается на кушетке и обалдело потирает лоб. Ба! Да это все сон! Ритик облегченно вздохнул: хорошо, что сон, поскольку такая театральная современность пугает больше, чем экономический кризис.

«Сон в белую ночь». По пьесе А. Яковлева «Островитянин».
Театр «На Литейном».
Режиссер Александр Рязанцев, сценография и костюмы Марии Рыковой.

Театральный Ритик слонялся в коридорах театра «На Литейном». Приятно радовал глаз небольшой оживляж в фойе. Неожиданным Мефистофелем, сверкая потертой кожаной курткой, пробегал взнервленный молодой режиссер примерно шестидесяти лет. И оживление стихало. Капельдинеры провожали его восхищенными взглядами. Администраторы смущенно улыбались. Предвкушение праздника витало в воздухе. Все ждали события. И вот небольшой зал новой Камерной сцены заполнился зрителями.

Ритика посадили на самое почетное место, и он с интересом стал рассматривать незатейливую декорацию. Старые стены обшарпанной коммуналки с оторвавшимися обоями, под которыми проглядывают слои других обоев, а в некоторых местах скрываются даже фотообои с летним садом. Ритик заерзал. Точно такой шкаф стоит у его соседки в комнате, а обои и куски лепнины на потолке явно перекочевали из коммунального коридора, по которому Ритик буквально только что спешил выбежать из дома в театр. Произошло узнавание. Ритик возрадовался: театр наконец-то поставил зеркало и перед природой, и перед жизнью, и отразил их как сумел. Окно, за которым в неясном свете белой ночи маячит абрис Петропавловской крепости, удивляло неожиданной современностью. Там происходили всевозможные перемены, буйствовали розово-лиловые, переходящие в синеву, неоновые краски. Многократно белую ночь сменял не менее невыразительный день.

Обаятельный главный герой Эдик в растянутых тренировочных штанах и футболке с цифрой «9» то прикладывался спать, то писал что-то загадочное на мятых листах. Подходил к стене с радио и недоуменно отходил от нее. Метался, как раненый зверь в клетке, и было от чего. Радио орало сильнее мощи своего динамика, транслируя пионерские песни, детские песни, просто добрые песни. И это ночью. Ритик удовлетворенно вздохнул. Все было ясно как божий день: перед нами — гений со сложной судьбой. Сейчас придут негодяи и будут его мучить. А ободранные обои маскируют следы пыток. И точно: друзья и завистники не замедлили появиться. Каждый по-своему мучил беднягу. Бывший начальник и друг пьяно объяснялся в любви, не забывая прятать отзыв Эдика на свою плохонькую диссертацию. Бывшая жена, по-прежнему влюбленная в героя, повадками напоминавшая Маргариту Павловну из «Покровских ворот», принимала красивые позы, пыталась танцевать танго и хотела жертвовать собой, разрываясь между двумя мужьями.

Ритик потер руки: ну конечно, это же и есть тот самый любовный треугольник из «Покровских ворот» — Хоботов (наш герой Эдик), Савва (друг, он же враг — Владимир) и Маргарита Павловна (бывшая жена Тамара). Приятно осознавать себя таким всезнающим — Ритик удовлетворенно хмыкнул. Появление некой москвички, отправившейся гулять в белую ночь и забредшей с первым попавшимся пьяным мужиком (необъятным Владимиром) в чужую квартиру, внесло легкое разочарование. Показалось, что будет что-то непредсказуемое. Она окажется внеземным порождением зла, явившимся на Землю с целью уничтожения всех мужчин, ну, в крайнем случае, — чьей-то дочерью. Но нет. Все опять приятно радовало: пьяный громогласный мужик стал дядей Володей, а его манерная жена — тетей Тамарой. Москвичка Марина все норовила скинуть платье у всех на виду, но щепетильные петербуржцы ее одергивали. Наш герой даже признался ей в любви, так, знаете, быстро, припечатав к тому самому шкафу. Мол, люблю тебя давно, еще до того как встретил, а с той, первой, — обознался. Просто мечта, а не спектакль для Ритика.

Но вот что-то пошло не так. Узнавание уже не помогало Ритику, и он жмурился, когда персонажи, раскинутые человеческими страстями по краям сцены-комнаты, неловко топтались или валялись в ожидании своей реплики. Вся глубина характеров героев сосредоточилась в крайностях. У Тамары — от «люблю, жить не могу» до «ненавижу-растопчу». У Володи — от пьяного добродушия до невыразимого страдания, застывшего на лице буквально как греческая маска трагедии. Эдику было труднее всего. Простодушный, но гениальный, он старался быть натурой интеллигентно-сложной и прекрасной. Когда ему это удавалось, все остальные выглядели нарисованными простым карандашом на салфетке. Появилась бабуля нашего героя, слепая интеллигентная старушка, умеющая принимать позы не менее величественные, чем бывшая жена Тамара. Слепота бабули то пропадала, то появлялась. Она явно не знала, что ей видеть, а что нет. Эдику становилось неудобно за всех. Он конфузился и опускал глаза, а иногда даже отбегал к черной стене, так ему было неловко. Ритик, во всем сочувствуя герою, тоже стал конфузиться и в особо пафосных местах закусывал губу и старался не смотреть на сцену.

Казалась, незатейливая история будет длиться годами — конфликт «гений и пройдоха» неразрешим, любовь — то есть, то нет, открытие Абсолюта понятно только бабуле… Но вот затемнение… и Эдик просыпается на кушетке и обалдело потирает лоб. Ба! Да это все сон! Ритик облегченно вздохнул: хорошо, что сон, поскольку такая театральная современность пугает больше, чем экономический кризис.

В Театре «На Литейном» актёр и режиссёр Александр Рязанцев поставил пьесу актёра и драматурга Алексея Яковлева.

Автору пьесы «Островитянин», что лежит в основе спектакля «Сон в белую ночь», в январе исполнилось бы 75 лет. А 5 лет назад в начале февраля он ушёл из жизни: остановка сердца.

Яковлев работал в нескольких ленинградских театрах, но в середине 1970-х серьёзно занялся драматургией, и его пьесы и сценарии были востребованы в кино и театре. Так, «Островитянин», которого в начале 1980-х поставил режиссёр (и тоже актёр) Геннадий Егоров, свет рампы впервые увидел в БДТ (сайт театра указывает 1982 год). Припомнить, кто играл главного героя, не удаётся, а вот Людмила Макарова — удивительная Бабушка, Наталья Данилова — грубоватая красотка Марина, Геннадий Богачёв — мелочный Сущёв и Елена Немченко, создавшая образ стервозной Тамары, памятны до сих пор. В аскетичном оформлении спектакля «от Ольги Земцовой» доминировало типичное петербургское многочастное арочное окно, в котором виднелся силуэт Петропавловского собора: герой живёт на Васильевском острове (хотя ещё в юности попытки вычислить, откуда так хорошо может просматриваться крепость, были безуспешны)…

Подобное окно (но прямоугольное) есть и в спектакле Рязанцева (художник — Мария Рыкова). Ещё здесь есть родные для обитателей ленинградских коммуналок лепные карнизы и многослойные обои: снимая бумажный слой за слоем при ремонте, можно было узнать всю историю квартиры. Одиночная стюковая колонна, старый шкаф, тахта, табурет, кресло да стул — вот, собственно, и всё, чем богат Эдик, которого играет Михаил Лучко. Талантливого физика-«временщика», работающего ночным сторожем, бытовой комфорт мало заботит. И пусть одежда и посуда в одном шкафу, зато у изголовья тахты висит заграничный плакат, на котором блондинка — точь-в-точь любимая жена Тамара, что ушла от Эдика к его закадычному приятелю Володьке Сущёву. Явится сюда и сам Сущёв (Александр Цыбульский), никчёмная суетливость которого так не вяжется с внешностью красавца мужчины. Такие не способны на беседы с «многоуважаемым шкафом» (потому из уст Сущёва и прозвучит обращённое к этому предмету мебели: «Ты кто?»). Такие не способны даже на серьёзную зависть (потому и «Наука тебя, Эдька, любит» произносится скорее заискивающе, чем завистливо). Такие не уводят чужих жён (те сами уходят к ним), но и изменить толком не могут. Девушек с внешностью «яблочный пирог» они приводят в дом приятелей, а сами не могут позволить себе и кусочка этого «пирога» — из трусости, не из порядочности…

Тамара (Мария Овсянникова) путём слияния бывшего и настоящего мужей пытается заполучить свой идеал мужчины. И пусть «один в Купчино, другой на Гражданке», её сил с лихвой хватит обихаживать двоих — таково уж её понимание счастья. Но ничем не лучше идеалы и у случайной гостьи Эдика — москвички Марины (Ольга Иванова). Она лишь кажется спасением для гения-одиночки, открывшего в ночных бдениях закон повторения во времени всего сущего (включая и Володьку)…

Татьяна Верховская в роли бабушки героя — Марии Павловны — сдержанно величава, строга, камерна, как большинство «бывших» старух (в 1970-е, когда была написана пьеса, их в Ленинграде было ещё предостаточно). Она да бесконечные «разговоры о сути» — главные ленинградские признаки «Сна…». Но сон ли всё это? Финал, повторяющий начало спектакля (Эдик 1 июня с утра включает радио, которое неукротимо поёт «Крылатые качели»), «убивает нескольких зайцев». В повторении есть и подтверждение открытия героя, и намёк на желанное каждому «прекрасное далёко», и вероятность того, что весь морок выяснения человеческих отношений лишь привиделся Эдику в белой ночи. Ну что ж, значит, и он не первый и не последний, поэтому и сад никогда не завянет…