Сон в летнюю ночь седьмая студия

Несколько мыслей о спектакле:
1) Я давно не видел, чтобы в спектакле был настолько хороший вокал без ущерба для актерской игры.
2) Виртуозная сценография, но, что приятно, актеры все таки на первом месте.
3) Пять актов, три площадки и четыре по сути разных состава. Вы идете на один спектакль, а получаете взамен пять. И все они чертовски хороши!
4) Рыжие Пак 1, и Пак 2, и Пак 3 — выше всяких похвал.
5) Первые 15 минут сидишь в напряжение — а не обманули тебя? Особенно, когда появляется Цветок. но потом включаешься и уже до конца спектакля тебя не отпускает. Да и после не отпускает.

Тот факт, что существование именно этого спектакля было поставлено под сомнение прокуратурой на суде по делу «Седьмой студии» в чём-то даже символично. В пьесе и в постановке реальность и фантазии, миры настоящие и вымышленные переплетаются так витиевато, что способны запутать и более сложно организованные мозги, чем у российских прокуроров. Тем более, что Кирилл Серебренников полностью изменил узор пьесы, сплетя из шекспировских (и не только) строк совершенно новое полотно, на котором классические сюжеты заиграли живо и современно.
Решение разобрать шекспировскую драматургию и пересобрать пьесу в другой последовательности может вызывать какие угодно замечания от пуристов, но на деле оказывается, что более точного следования духу великого классика сложно себе представить.
Первая часть «Сна», посвящённая отношениям богов, как и положено, самая классическая и одновременно «разминочная» в спектакле. Евгений Сангаджиев и Светлана Мамрешева вместе с остальными исполнителями не столько разыгрывают комедийный сюжет, сколько вводят зрителя в мир постановки, погружают его в сон, один — гипнотическим чтением строк пьесы, другая — звонким и текучим голосом, выпевающим оперные арии. Зрители отправляются в путешествие, где им предстоит встретиться не только с шекспировскими героями, но и с самими собой. А что может быть важнее в искусстве, как не такая возможность?
«Сон в летнюю ночь» как комедия в полной мере раскрывается во второй части постановки, «истории людей». Риналь Мухаметов и Александра Ревенко выдают здесь искромётную игру, едва ли не лучшую во всём спектакле, создают уморительно комичные образы, не отступая при этом ни на шаг от шекспировского текста. Мария Поезжаева и Иван Фоминов следуют за ними по пятам. Перипетии отношений Гермии, Лизандра, Деметрия и Елены проносятся перед зрителями с динамикой видеоклипа, где с энергией и темпом работы актёров может соперничать только находчивость постановщика, чуть ли не каждую минуту вынимающего нового кролика из шляпы. Мир людей оказывается именно тем, чем он назван, здесь всё просто и искренне, откровенно и современно. И интерьер выпускного школьного бала кажется наиболее подходящим для шекспировских любовных страстей и глупостей — в каком ещё возрасте их совершают так много и с такими лёгкими последствиями? Великий классик здесь свеж и ярок, думаю, он сам был бы в восторге от такого воплощения своего сюжета на сцене. Отдельный момент — посещение каждым из четырёх героев кабинета психоаналитика. Темп резко падает, а место стихов Шекспира занимает проза Печейкина. На фоне предшествовавшего безудержного веселья, монологи персонажей, рассказанные с совершенно серьёзными интонациями сначала кажутся чужеродными, но это лишь задел, необходимость которого станет ясна всего лишь через несколько минут.
Путешествие зрителей продолжается в третьей части, где с высоты шекспировской комедии мы падаем в пучину такого же масштаба трагедии. И, хотя традиционно считается, что трагедия — это «высокий» жанр, а комедия — «низкий», ощущение возникает прямо противоположное. Это история «правителей», людей, хотя и не поднявшихся до уровня богов, но уже оторвавшихся в своём сознании от простого человеческого мира с его законами и установлениями. Они не следуют правилам, они задают и меняют их по своему усмотрению. Здесь, в пространстве не то снова кабинета психоаналитика, не то уже палаты для буйных помешанных, продолжает звучать шекспировский текст, только не «Сна в летнюю ночь», а «Укрощения строптивой», слегка разбавленный Печейкиным и, кажется, что де Садом. Неожиданно они органично дополняют друг друга и начинают звучать в унисон. И внезапно шекспировские остроты оказываются совершенно не смешными, а судьба Катерины/Ипполиты вызывает не веселье, а ужас.
В этот момент приходит понимание, насколько изменилось человечество за 400 лет, прошедших после смерти величайшего драматурга всех времён. Оказывается, когда мужчина лишает женщину сна и пищи с намерением сломать её волю и подчинить себе — это совершенно не смешно, а чудовищно жестоко, так же как остальной набор унижений которым Петручио (Тезей) подвергает Катарину (Ипполиту). Серебренников и Печейкин вкладывают слова одних шекспировских героев в уста других, при этом Тезеев и Ипполит становится по двое, и от этого их имена перестают быть именами собственными, а становятся нарицательными наименованиями всех мужчин и женщин, для которых нормой (или обычаем) является признание:
Тебя мечом я сватал, Ипполита,
Твою любовь жестокостью снискал…
И снова возникает тема психоанализа, невозможная во времена Шекспира, но совершенно необходимая в наше время. Современный мир с его ценностями и понятиями отдаляется от шекспировского больше, чем мир богов от мира людей. Или нет? Где она, эта дистанция? Изменения в сознании начались только недавно, да и то не у всех, и шекспировский текст, словно лакмусовая бумажка, проверяет зрителей. В этом величие классики — она не теряет своего значения, даже когда заложенные в ней идеи умирают или перерождаются. В этом высокий класс постановки — помочь пятисотлетнему тексту зазвучать актуально и свежо для сегодняшнего дня, превратить костюмную комедию на полумифологический сюжет в сверхактуальную драму, не исказив в ней ни единого слова.
Четвёртая часть постановки — спектакль в спектакле — одновременно и следует классической канве, и перекидывает мост между классикой и современным искусством. Ведь что такое постановка Питера Клина сотоварищи как не самоирония Шекспира и не сатира на весь театр, хоть средневековый, хоть современный? В этом смысле диалог Мотка (блистательный Никита Кукушкин, заряжающий до отказа своей энергетикой каждую сцену, где он появляется) и Клина на тему того, в какого цвета бороде надлежит исполнять роль Пирама, а особенно объяснения, в которые пускаются актёры труппы Клина, для того, чтобы «не запутать» и «не испугать» аристократическую публику, собравшуюся на представление — лучшая и очень едкая шутка над апологетами классических постановок, возмущающихся минималистическими декорациями ГЦ и жалующихся на излишне эспрессивные и откровенные методы игры актёров. Причём шутка на 100 процентов шекспировская, что делает все апелляции к классике особенно смехотворными.
Постановка актёрами Клина «Пирама и Фисбы» внутри «Сна» вообще примечательна в контексте отношения к современной режиссуре вообще и постановке Серебренникова в частности. Великий драматург в своей комедии от души поиздевался над трагедией Овидия, превратив её в фарс, исполняемый деревенскими олухами, а одновременно с этим написал собственную пьесу с аналогичным сюжетом, известную теперь как повесть, которой нет печальнее на свете. Овеянная четырёхвековой историей, эта выходка сейчас даже не обсуждается, а ведь по степени хулиганства она намного превосходит все нынешние «прегрешения» постмодернизма. Пересобирая шекспировскую пьесу и добавляя в неё собственный текст, Серебренников с Печейкиным лишь следовали традиции, заданной самим основоположником современной театральной драматургии, так что «Сон в летнюю ночь» — самая что ни на есть шекспировская постановка Шекспира. И, когда сказочное наваждение волшебного сна рассеивается, можно обсуждать и спорить о том, что всё это значило, но несомненным остаётся одно — это было, и это было здорово.