Стихи сочиненные ночью во время бессонницы главная мысль

Наши эксперты могут проверить Ваше сочинение по критериям ЕГЭ
ОТПРАВИТЬ НА ПРОВЕРКУ

Эксперты сайта Критика24.ру
Учителя ведущих школ и действующие эксперты Министерства просвещения Российской Федерации.

Как стать экспертом?

Именно это высказывание правомерно в отношении предложенных для анализа стихотворений – Ф. И. Тютчева и А.С. Пушкина.

Стихотворение Тютчева было написано в 1829 году, однако опубликовано в 1830 (в этом же году опубликовал свой текст и Пушкин), поэтому о каких бы то ни было заимствованиях поэтических клише говорить не приходится.

Общая черта обозначена уже в названиях стихотворений. «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» и «Бессонница» — слово «бессонница» предваряет состояние лирических героев: оба не спят и погружены в размышления.

Общей является и тема — философская.

Но здесь же появляется первое различие: разные аспекты! Если у Пушкина философичность сопряжена с поиском лирическим героем смысла собственной жизни, то у Тютчева это, прежде всего, осознание героем тленности человеческой жизни вообще.

Эти разные поэтические задачи обуславливают и разницу в выборе поэтических средств.

Стихотворения принципиально отличаются по виду: пушкинский текст написан монолитом, так подчеркивается состояние духовного «раздрая» героя. А вот текст Тютчева представляет собой шесть катренов, опоясанных кольцевой рифмовкой (она ломает присущую всему тексту динамику перекрестной, заставляя словно остановить свое внимание и … задуматься). Рифмовка, выбранная Пушкиным, бесспорно, сложнее тютчевской (здесь присутствует сочетание и наложение кольцевой и смежной – своего рода сигнал присутствия доминирующей рифмы). Это, на мой взгляд, еще раз свидетельствует о нарушении так привычной пушкинскому стиху гармонии.

И если общим является то, что каждый из текстов подчиняется внутреннему трехчастному делению, (у Пушкина: тезис — бессонница (1-4 строки), развитие тезиса – причины (5-11- строки) и антитезис – о решимости обрести гармонию(12,13) ; у Тютчева: тезис: бой часов наводит лирического героя на размышления о бренности человеческого существования (1, 2 строфы), развитие тезиса — раздумья о жизни и смерти, о смене поколений (4 строфы), и третья – финал – снова звук погребального колокола), то существенно различаются их финальные части: у Пушкина это попытка освободиться, вырваться из круга мучающих вопросов, а композиционное к о л ь ц о тютчевского текста возвращается все на круги своя, но уже с большей горечью («бой часов» сменяется… «погребальным голосом металла»)

Расхождение «читается» и в ритме: хотя оба текста подчинены ритму двусложника, настроение они создают разное. Четырехстопный хорей у Пушкина сигнализирует о внутреннем смятении лирического героя (Вспомним «Дар напрасный, дар случайный…», «Зимнюю дорогу», «Предчувствие»…); в то время как четырехстопный, но уже ямб Тютчева – о глубине непреходящего уныния.

Как видно, эти стихотворения близки не только хронологически, но и по смыслу. Об этом красноречиво свидетельствует уже первая строчка каждого из текстов, где присутствует образ часов.

Часов однообразный бой,

Томительная ночи повесть!

Мне не спится, нет огня;

Всюду мрак и сон докучный.

Ход часов лишь однозвучный

Раздается близ меня.

Однако как эти похожие внешне образы принципиально различаются!. У Тютчева «бой часов», как неумолимое свидетельство быстротечной жизни, а у Пушкина – «ход часов» обнажает напряженное состояние героя (мерное тиканье часов должно звучать убаюкивающее, но только мешает заснуть ему). Разница значений образов часов указывает на разницу «местоположения» двух героев: тютчевский словно парит над миром, а герой Пушкина хоть и находится в замкнутом пространстве «спящей комнаты», но вторгается в бездонность своего внутреннего мира.

Решительно отличаются и строки текстов, организующие начало второй части». У Пушкина это ряд вопросов к Жизни, собственной Судьбе, к Божественным силам, проявляющимся в воле природы:

Парки бабье лепетанье,

Спящей ночи трепетанье,

Жизни мышья беготня…

Что тревожишь ты меня?…

Это пренебрежение в прямом смысле ко всему: назвав голос парки «бабьим лепетаньем» лирический герой проявляет ироничное отношение к обожествляемому существу (Парка – это все-таки богиня!), а именуя мерный ход жизни «мышьей беготней», и вовсе насмехается над человеческим существованием в целом и своей жизнью в частности. От отчаянья!..

А вот вторая часть Тютчева – это нечто иное. Если у Пушкина жанр можно определить как диалог с собственной Совестью, то у Тютчева – это скорее грустная сентенция о сущности миропорядка. Герой его знает, что произойдет с ним: в 3-5 катренах он словно рисует картину своего недалекого и совсем безрадостного будущего.

Нам мнится: мир осиротелый

Неотразимый Рок настиг —

И мы, в борьбе, природой целой

Покинуты на нас самих.

Здесь открывается главная тема тютчевской поэзии: неприятие невозможности продлить свое существование в этом мире ни на секунду больше, чем отведено «неотразимым Роком». Мысль о бренности человеческой жизни вообще заставляет Тютчева ввести местоимения «нам», «мы», «наша» вместо «я» и «моя».

Быстротечность, почти неуловимость жизни представлена в сравнении самой ее с призраком. Она «с веком и друзьями бледнеет в сумрачной дали…», дословно, все краски жизни выцвели и ушли в небытие, а друзья – олицетворение единственной радости жизни – вот-вот канут в Лету. Вместе с тем лирический герой осознает не только неумолимость времени, но и быстроту смены поколений: здесь чуть ли не впервые во всем тексте появляется положительная, «светлая» коннотация:

И новое, младое племя

Меж тем на солнце расцвело,

…Однако она стремительно сменяется семой смерти и одиночества.

А нас, друзья, и наше время

Давно забвеньем занесло!

Как тут не вспомнить строки другого пушкинского текста – «Брожу ли я», где та же мысль, те же образы:

Младенца ль милого ласкаю,

Уже я думаю: прости!

Тебе я место уступаю;

Мне время тлеть, тебе цвести.

И если пушкинский герой принимает закономерность такого исхода, всецело доверяясь новому поколению, то герой Тютчева никак не может принять грядущую смерть, не может смириться с забвением, невозможностью существовать вечно во Вселенной.

Получается, что мотив времени для героев имеет разное значение: для Пушкина ценность времени определяется насыщенностью и глубиной прожитых мгновений жизни.

(а не бездарно «утраченных дней»), а у Тютчева сущность времени иная – это напоминание о быстротечности жизни, смертности человека. ( «Глухие времени стенанья, //Пророчески-прощальный глас»). Время у Тютчева существует как некая самостоятельная метафизическая сущность, сродни Вечности. Но они разделены с человеком, и единственное, на что он может рассчитывать, – на сочувствие:

Свершая в полуночный час,

Металла голос погребальный

Порой оплакивает нас! –

так драматично заканчивается «Бессонница» Тютчева.

А «Стихи…» Пушкина имеют другой финал с точки зрения смысла и настроения:

Я понять тебя хочу,

Смысла я в тебе ищу…

Мужская клаузула , смежная рифмовка, неточная рифма, единственный раз встречающаяся в тексте хочу, ищу… ( в противовес исчезающей к концу текста огня; близ меня. беготня меня? дня?), – Все это обнажает энергичное стремление автора преодолеть свое духовное смятение, обрести равновесие и свойственный ему оптимизм.

Оба этих текста, кроме принципиальной смысловую разницы, имеют еще одно отличие. Тютчевская «Бессонница» отражает в себе свойственную ее автору концепцию мира и человека, вспомним «День и ночь», «Святая ночь на небосклон взошла…», Как дымный столп светлеет в вышине!, где человек воспринимает как «сирота бездомный», стоящий перед пропастью, а жизнь его сравнивается не с «дымом», а с «тенью от дыма». Стихотворение Пушкина, как кажется, противоречит его привычному оптимистическому взгляду на мир. Ведь перед нами предстает иной Пушкин, автор не «Зимнего утра» и «Элегии», а хореических философских лирических текстов, самым ярким из которых является его знаменитое «Дар напрасный, дар случайный…». Но все же

это будет не совсем так: в финале текста пушкинское жизнелюбие все же берет верх.