Стихотворение и снится ей все что в пустыне далекой

Всего существует более 40 переводов этого стихотворения на русский язык.

P.S. Щерба Л.В. «Опыты лингвистического толкования стихотворений. «Сосна» Лермонтова в сравнении с её немецким прототипом», 1936 (с сокращениями)

Нашей культуре издавна не хватает умения внимательно читать и что нам надо поучиться этому искусству у французов. Дюшен называет перевод Лермонтова точным, и, действительно, он может быть назван с формальной точки зрения довольно точным.

1.        Fichtenbaum, что значит «пихта», Лермонтов передал словом сосна. В этом нет ничего удивительного, так как в русско-немецкой словарной традиции Fichte и до сих пор переводится через сосна, так же как и слово Kiefer и обратно – пихта и сосна переводятся через Fichte, Fihtenbaum. По всей вероятности, Гейне под Fichtenbaum понимал именно «сосну», но, хотя ботаническая порода дерева ему совершенно неважна, а важен мужеский род.

2.        По-немецки психологическим и грамматическим подлежащим является стоящее на первом месте Fichtenbaum, которое, таким образом, и является героем пьесы. По-русски сосна сделана психологическим сказуемым и, стоя на конце фразы, как бы отвечает на вопрос: «Кто стоит одиноко?» (т.о. у Лермонтова сосна лишена той действенной индивидуальности, которую она имеет в немецком оригинале).

3.        По-русски, в противоположность немецкому, обстоятельственные слова на севере диком вынесены вперед, благодаря чему получается вместо сдержанного делового тона немецкого оригинала тон эпический, тон благодушного рассказа.

4.        В лексическом отношении эпитет дикий вполне приемлем, так как раскрывает слово север именно с нужной стороны, подчеркивая одиночество. Передача auf kahler Höh через на голой вершине вполне законна, вопреки Дюшену, который думал, что надо перевести на лысой вершине. Ведь мы говорим голый череп, голое дерево, голые скалы, голая местность и т. д.

5.        Steht einsam было бы, может быть, лучше и точнее перевести стоит одинокая или стоит в одиночестве, чтобы больше подчеркнуть формальный характер глагола stehen и выдвинуть идею одиночества как основной признак; однако и лермонтовский перевод все же никак не искажает оригинала. Качаясь вводится естественными ассоциациями с дремлет: что же касается материальной стороны образа, то auf kahler Höh предположить ветер более чем естественно. Дремлет вместо дословно ей спится не придаёт состоянию чересчур активного характера, и в русском тексте исчезает идея внешних сил, обусловливающих сонливость, на которые указывает немецкая безличная форма; и это в связи с прибавкой слова качаясь, направляющего мысль на образ баюкания, чего в оригинале нет: ihn schläfert лучше было бы перевести его морит сон.

6.        По-немецки покров (Decke) сосны образуют лёд и снег; по-русски – снег сыпучий. Очевидно, что первое сковывает, а второе лежит мягко и может лишь содействовать впечатлению волшебной сказки, вводимому словами и дремлет качаясь и усугубляемому сверкающей очевидно на солнце ризой, в которую превратилось Decke. Лермонтова не смущают ни ветер, который предполагается его же вставкой слова качаясь и от которого снег должен был бы облетать, ни сосна, на которой сыпучий снег никак не держится, – ему нужен красивый поэтический образ, и он рисует всем нам знакомый восхитительный, хотя и несколько меланхоличный, облик ели, густо обсыпанной легким снегом, который сверкает на солнце. Что для Гейне образы Eis und Schnee были более важны, чем weisse Decke, явствует из порядка слов, из того, что грамматическое подлежащее Eis und Schnee он сделал психологическим сказуемым: «белым покровом облегают её лёд и снег», что показывает, не только одиночество, но и в суровое заточение (ср. безличную форму – ihn schläfert).

7.        Во второй строфе почти все известные мне переводчики понимают er träumt как «ей снится» или «видится во сне» (только Майков переводит дремлет и видит), т. е. переводят личную конструкцию – безличной и не хотят понимать träumen как «мечтать». Между тем наличие этого значения в немецком несомненно.

8.        Хотя auf brennender Felsenwand действительно даёт повод говорить о какой-то знойной грозной пустыне, Лермонтов всё сделал, чтобы не только её обезвредить, но и обратить на службу своей идее: снабдил эпитетом далекая, превратив таким образом реальную пустыню в легендарную и желанную страну, и развил ещё целым выражением в том крае, где солнца восход, которое переводит лаконичное im Morgenland и которое тоже в своём многословии напоминает сказочный стиль.

9.        Далее – грустить – плохой перевод для trauern: в русской грусти много сладости, которой вовсе нет в немецком trauern (“Trauer tragen, niedergedrückt sein”).

10.    Лермонтов оставил без перевода schweigend и добавил эпитет прекрасная, что переместило стрелку весов от трагичности к сказочности.

11.    Перевод auf brennender Felsenwani через на утесе горючем вызывает, с одной стороны, сказочное впечатление этим фольклорным горючий, а с другой стороны, на много градусов ослабляет немецкое brennend – «пылающий». Дело в том, что живое значение слова горючий – это «способный к горению, легко воспламеняющийся», но наше естественное этимологическое чутье ведет нас скорее к глаголу горевать, горюющий.

12.    Далее, утёс, как в общем, конечно, верный перевод немецкого Felsenwand, на самом деле уничтожает внутреннюю форму немецкого слова: Wand, как вторая часть сложного слова, применяется к абсолютно отвесным скалам. Гейне говорит о неприступной, накаляемой солнцем скале, и весь образ Palme, die auf brennender Felsenwand trauert – образ удручённой женщины, находящейся в тяжёлой неволе. Центр тяжести лежит именно в словах auf brennender Felsenwand, ведь эти слова поставлены после глагола вопреки формальному правилу, но ещё больше явствует это из ритмики: синтаксически тесно связанные trauert и auf brennender Felsenwand разорваны стихоразделом и что получившееся таким образом enjambement выделяет оба элемента.

Таким образом, видно что если сущность стихотворения Гейне сводится к тому, что некий мужчина, скованный по рукам и по ногам внешними обстоятельствами, стремится к недоступной для него и тоже находящейся в тяжелом заточении женщине, то сущность стихотворения Лермонтова – к тому, что некое одинокое существо благодушно мечтает о каком-то далеком, прекрасном и тоже одиноком существе.

Ó Ãåéíå åñòü çíàìåíèòîå ñòèõîòâîðåíèå:

Ein Fichtenbaum steht einsam
Im Norden auf kahler Hoeh’.
Ihn schlaefert; mit weisser Decke
Umhuellen ihn Eis und Schnee.

Er traeumt von einer Palme,
Die, fern im Morgenland,
Einsam und schweigend trauert
Auf brennender Felsenwand.

Íàèáîëåå êðàñèâ è çíàìåíèò åãî ïåðåâîä Ëåðìîíòîâà:

Íà ñåâåðå äèêîì ñòîèò îäèíîêî
Íà ãîëîé âåðøèíå ñîñíà
È äðåìëåò, êà÷àÿñü, è ñíåãîì ñûïó÷èì
Îäåòà, êàê ðèçîé îíà.

È ñíèòñÿ åé âñå, ÷òî â ïóñòûíå äàëåêîé,
 òîì êðàå, ãäå ñîëíöà âîñõîä,
Îäíà è ãðóñòíà íà óòåñå ãîðþ÷åì
Ïðåêðàñíàÿ ïàëüìà ðàñòåò.

***
 ïåðåâîäå Ëåðìîíòîâà ýòî ñòèõîòâîðåíèå çâó÷èò íå õóæå îðèãèíàëà. Îäíàêî ïðîáëåìà â òîì, ÷òî ïðè âñåé ñâîåé êðàñîòå ïåðåâîä Ëåðìîíòîâà íå ïåðåäàåò òî÷íîãî ñìûñëà îðèãèíàëüíîãî ñòèõîòâîðåíèÿ: ó Ëåðìîíòîâà ïîëó÷èëîñü ñòèõîòâîðåíèå îá îäèíî÷åñòâå, à ó Ãåéíå îíî î íåñîñòîÿâøåéñÿ ëþáâè. Èáî î÷åíü ñóùåñòâåííî, êàêîãî ðîäà ñóùåñòâèòåëüíûå. Ïî-íåìåöêè, Fichtenbaum – ìóæñêîãî ðîäà. Ïîýòîìó ÿ ðåøèëà ïðåäëîæèòü ÷èòàòåëÿì äðóãîé ïåðåâîä ñòèõîòâîðåíèÿ Ãåéíå, êîòîðûé áû ïåðåäàâàë åãî îñíîâíóþ èäåþ – ÷òî ýòî ñòèõè î íåñîñòîÿâøåéñÿ ëþáâè. Ìîé ïåðåâîä òîæå âîëüíûé – ïî íåìåöêè Fichte – åëü èëè ïèõòà, à ó ìåíÿ êåäð.  îðèãèíàëå òàêæå íåò ñëîâ «ìîãó÷àÿ êðîíà», à êåäð ðàñòåò íà ãîëîé âåðøèíå, à íå íà ñêëîíå. È ìîë÷àíèå ïàëüìû ÿ çàìåíèëà òèøèíîé.

ÌÎÉ ÏÅÐÅÂÎÄ:

Íà ñåâåðå äàëüíåì íà ñêëîíå
Ëèøü êåäð îäèíîêî ðàñòåò.
Óêóòàë ìîãó÷óþ êðîíó
Åãî ñíåã õîëîäíûé äà ëåä.

Êåäð ñïèò. Åìó ñíèòñÿ: äàë¸êî
 êðàþ çíîéíîì, ãäå òèøèíà,
Ñòîèò íà ñêàëå îäèíîêî
Ïå÷àëüíàÿ ïàëüìà îäíà.

=====
Äðóãèå ïåðåâîäû ýòîãî ñòèõîòâîðåíèÿ:

Òþò÷åâ
(Èç Ãåéíå)
Ñ ÷óæîé ñòîðîíû
Íà ñåâåðå ìðà÷íîì, íà äèêîé ñêàëå
Êåäð îäèíîêèé ïîä ñíåãîì áåëååò,
È ñëàäêî çàñíóë îí â èíèñòîé ìãëå,
È ñîí åãî âüþãà ëåëååò.
Ïðî þíóþ ïàëüìó âñå ñíèòñÿ åìó,
×òî â äàëüíûõ ïðåäåëàõ Âîñòîêà,
Ïîä ïëàìåííûì íåáîì, íà çíîéíîì õîëìó
Ñòîèò è öâåòåò, îäèíîêà…

***

Ëåâ Èãíàòüåâè÷ Óìàíåö (1858/9—?):

Íà ñåâåðå äèêîì, íà êðó÷å áåñïëîäíîé
Ñòîèò îäèíîêî ñîñíà;
Âñÿ ñíåãîì îäåòà â äðåìî;òå õîëîäíîé
Êàê ñàâàíîì áåëûì îíà.

Åé ñíèòñÿ, ÷òî ÷óäíàÿ ïàëüìà Âîñòîêà
 äàëåêîé è çíîéíîé çåìëå
 òîñêå ìîë÷àëèâîé ñòîèò îäèíîêî
Íà ñîëíöåì ïàëèìîé ñêàëå.

====
À.À. Ôåò:
Íà ñåâåðå äóá îäèíîêèé
Ñòîèò íà ïðèãîðêå êðóòîì;
Îí äðåìëåò, ñóðîâî ïîêðûòûé
È ñíåæíûì, è ëüäÿíûì êîâðîì.
Âî ñíå åìó âèäèòñÿ ïàëüìà,
 äàëåêîé âîñòî÷íîé ñòðàíå,
 áåçìîëâíîé, ãëóáîêîé ïå÷àëè,
Îäíà, íà ãîðÿ÷åé ñêàëå.

Òîâèé Õàðõóð:
Íà ñåâåðå êåäð îäèíîêèé
Ñòîèò íà âåðøèíå íàãîé –
Çàáûëñÿ, óêóòàííûé ñíåãîì,
Çàêîâàííûé â êðåï ëåäÿíîé.
Îí ãðåçèò î ïàëüìå äàë¸êîé,
×òî â êðàå, ãäå ñîëíöå âñòà¸ò,
 áåçìîëâíîé òîñêå, îäèíîêî
Íà ñêàëàõ ãîðÿ÷èõ ðàñò¸ò.

È.Ï. Ïàâëîâ:
Íåçûáëåìî êåäð îäèíîêèé ñòîèò
Íà Ñåâåðå äèêîì, ñóðîâîì,
Íà ãîëîé âåðøèíå, è ÷óòêî îí ñïèò
Ïîä èíèñòûì ñíåæíûì ïîêðîâîì.
È ñíèòñÿ ìîãó÷åìó êåäðó Îíà –
Ïðåêðàñíàÿ ïàëüìà Âîñòîêà,
Íà çíîéíîì óòåñå, ïå÷àëè ïîëíà,
È òàê æå, êàê îí, îäèíîêà.

***

Â. Ãèïïèóc:

Íà cåâåðå êåäð îäèíîêî
Íà ãîëîé âåðøèíå ðàcò¸ò,
Îí cïèò; îäåÿëîì áåëûì
Óêðûë åãî cíåã è ë¸ä.
Îí âèäèò cîí î ïàëüìå,
×òî â äàëüíåé, âîcòî÷íîé çåìëå
Ãðócòèò îäèíîêî è ìîë÷à
Íà ðàcêàë¸ííîé cêàëå.

***
Ï. Âåéíáåðã

Íà cåâåðíîé, ãîëîé âåðøèíå
Äóá îäèíîêèé còîèò;
Îí äðåìëåò — è ëüäîì, è cíåãàìè,
Êàê càâàíîì áåëûì, ïîêðûò.
È áåäíîìó ãðåçèòcÿ ïàëüìà,
×òî â äàëüíåé, âîcòî÷íîé çåìëå
Íåìà, îäèíîêî ãîðþåò
Íà cîëíöåì cîææ¸ííîé cêàëå.

***
Àïîëëîí Íèêîëàåâè÷ Ìàéêîâ:

Èíååì ñíåæíûì, êàê ðèçîé, ïîêðûò,
Êåäð îäèíîêèé â ïóñòûíå ñòîèò.
Äðåìëåò, ìîãó÷èé, ïîä ïåñíÿìè âüþãè,
Äðåìëåò è âèäèò — íà ïëàìåííîì þãå
Ñòðîéíàÿ ïàëüìà ðàñò¸ò è, ñ òîñêîé,
Ñìîòðèò íà ñåâåð åãî ëåäÿíîé.

Âñå ýòè ïåðåâîäû – âîëüíûå, ïîñêîëüêó îðèãèíàëüíîå ñòèõîòâîðåíèå îòíîñèòñÿ ê êàòåãîðèè íåïåðåâîäèìûõ.

Там учитель рисования Павел Сергеевич, глянув в окно, спрашивает деревенских ребятишек: «Видите за фермой сосну?» Они кричат: «Видим! Видим!» И тут Павел Сергеевич читает им стихотворение Лермонтова:

На севере диком стоит одиноко

На голой вершине сосна.

И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим,

Как ризой, одета она.

И снится ей все, что в пустыне далекой,

В том крае, где солнца восход,

Одна и грустна на утесе горючем

Прекрасная пальма растет.

Потом ребята спорят, про какую сосну написал Лермонтов — про ту, что видна им из окна, или какую-то другую. И вдруг одна девочка говорит, что это стихотворение вовсе не про сосну, а про одинокого человека: «Он стоит, и ему печально…»

А потом учитель просит ребят нарисовать «сосну, пальму, все, о чем написал Лермонтов…» и пока все вспоминают, как выглядит пальма, Коля Калинин уже рисует: «Во — сосна! А во — пальма! Во — песок! Во — скала!..»

Юрий Коваль в молодости был учителем в сельской школе и, наверное, когда писал повесть, вспомнил один из своих уроков. А я вспомнил о Ковале и «Недопеске» в музее Пушкина — в том, что на Пречистенке. Там сейчас проходит выставка «Москва и Дюссельдорф. Города искусств в первой половине ХIХ века». И вот на самом центральном месте экспозиции, под портретом Генриха Гейне — автограф стихотворения «Ein Fichtenbaum steht einsam» — того самого, которое мы помним со школьных лет в переводе Лермонтова.

И тут же, под стеклом, можно увидеть еще два перевода этого стихотворения на русский язык. Оказывается, первым стихотворение про сосну и пальму перевел в 1827 году Федор Иванович Тютчев — всего через четыре года после того, как Гейне написал свой шедевр. Так как сосна в немецком языке — слово мужского рода, Тютчев сделал главным героем кедр.

На севере мрачном, на дикой скале

Кедр одинокий под снегом белеет,

И сладко заснул он в инистой мгле,

И сон его вьюга лелеет.

Про юную пальму все снится ему,

Что в дальных пределах Востока,

Под пламенным небом, на знойном холму

Стоит и цветет, одинока…

В 1841 году, независимо друг от друга, за перевод берутся Михаил Лермонтов и Афанасий Фет. В том же году перевод Фета выходит в журнале «Москвитянин». Здесь перед читателем вырастает дуб.

На севере дуб одинокий

Стоит на пригорке крутом;

Он дремлет, сурово покрытый

И снежным, и льдяным ковром.

Во сне ему видится пальма,

В далекой, восточной стране,

В безмолвной, глубокой печали,

Одна, на горячей скале…

По самым скромным подсчетам, стихотворение Гейне было переведено на русский язык не менее сорока раз. Один из последних переводов принадлежит Наталье Морозовой-Форстер. Предваряя публикацию своего перевода в журнале «Звезда», автор пишет: «Несколько лет я пыталась передать более или менее адекватно стихотворение Гейне, упирая не на красоту слога, но на его смысл…»

Сосны дерево стоит одиноко

На севере на голой вышине.

Его клонит в сон; белым покровом

Окутывает его лед и снег.

Ему все грезится о пальме,

Что далеко в утренней земле,

Одиноко и безмолвно печалится

На горячей отвесной скале.

Интересно, что в «Недопеске» Юрия Коваля все дальнейшие события закручиваются вокруг все той же сосны. И вот в самый интересный момент «вздрогнула одинокая ковылкинская сосна и увидела наконец-таки пальму на юге далеком». А что происходило в этот момент — не скажу. Сами прочитайте.

Пишите Дмитрию Шеварову: dmitri.shevarov@yandex.ru