Анализ стиха пушкина стихи сочиненные ночью во время бессонницы
ПОИСК:
У нас более 50 000 материалов воспользуйтесь поиском! Вам повезёт!
Оба стихотворения написаны примерно в одно и то же время: у Тютчева – в 1829 году, у Пушкина – в 1830 году. В обоих произведениях раскрывается тема ночной бессонницы и раскрываются чувства и мысли героя в этот период. У обоих поэтов звучат сходные мотивы времени в образе движения часов: «часов однообразный бой» (Тютчев) и «ход часов лишь однозвучный» (Пушкин); мотив неумолимой судьбы: «неотразимый Рок» (Тютчев) и «Парки бабье лепетанье» (Пушкин), мотив тоски и скуки: «томительная ночи повесть», «кто без тоски внимал из нас» (Тютчев) и «сон докучный», «скучный шёпот» (Пушкин); мотив пророчества: «пророчески прощальный глас» (Тютчев) и «ты зовёшь или пророчишь» (Пушкин); мотив совести: «и внятный каждому, как совесть» (Тютчев) и «укоризна или ропот» (Пушкин).
Но при всём сходстве темы и мотивов у поэтов разный подход к освещению темы бессонницы. Лирический герой Тютчева выступает как философ, который говорит от лица всего человечества (местоимение «мы»), раскрывая проблему человека и Вселенной, проблему мироустройства и места человека в нём. Ночь чужда человеку и в то же время внятна (понятна), так как обнажившееся ночное небо (космос, Вселенная, бездна) напоминает ему о кратковременности земной жизни и о бездне, готовой его поглотить, у него возникает ощущение осиротелости («мир осиротелый»), ощущение того, что он покинут на самого себя: «И мы в борьбе с природой целой, // Покинуты на нас самих».
Наши эксперты могут проверить Ваше сочинение по критериям ЕГЭ
ОТПРАВИТЬ НА ПРОВЕРКУ
Эксперты сайта Критика24.ру
Учителя ведущих школ и действующие эксперты Министерства просвещения Российской Федерации.
Жизнь представляется призраком, люди чувствуют, что стоят на краю земной жизни, прощаются с веком и друзьями, понимая, что время их «давно забвеньем занесло», а за спиной толпится «новое, младое племя». В последней строфе звучит мотив смерти: «Лишь изредка, обряд печальный // Свершая в полуночный час, // Металла голос погребальный // Порой оплакивает нас».
Стихотворение Тютчева написано четырёхстопным ямбом, звучит мерно, важно, торжественно, передавая трагическую тональность.
У Пушкина лирический герой говорит о своих ощущениях, поэтому поэт употребляет местоимения первого лица единственного числа: мне, меня (2 раза), мной, от меня, я (2 раза). Во время бессонницы лирический герой ощущает суетность жизни («жизни мышья беготня»), пытается понять, в чём смысл его существования, какова его судьба. Испытывая томление и душевную тревогу, смуту, он пытается понять, чего от него хочет Парка-судьба (античный образ): призывает к себе или пророчит о чём-то?
Стихотворение Пушкина написано четырёхстопным хореем, который звучит живо, эмоционально, ритм подвижный, динамичный. Эмоциональную тональность усиливают риторические вопросы (5 вопросов, а у Тютчева всего один, зато у Тютчева 4 восклицательных предложения, а у Пушкина ни одного, но есть многоточие – фигура умолчания); разговорная лексика: «бабье». «мышья беготня».
Лирический герой подвергает себя нравственному анализу, разбирает, как прошёл «утраченный день», укоряет себя за напрасно прожитое время, испытывает недовольство собой.
Таким образом, Тютчев создал философской стихотворение о человеке и природе, человеке и Вселенной, а Пушкин написал лирически взволнованное стихотворение о мыслях и чувствах своего героя в бессонную ночь.
Посмотреть все сочинения без рекламы можно в нашем
Чтобы вывести это сочинение введите команду /id50546
Обновлено: 2019-02-28
Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter.
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.
Спасибо за внимание.
.
Когда ночь укутывает землю сумрачным покрывалом, многие остаются один на один со своими мыслями. Особенно назойливы они во время бессонницы. В этом состоянии люди осознают быстротечность жизни, бесполезность дневной суеты и силу рока. Ночным раздумьям посвящены произведения А. Пушкина «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» и Ф. Тютчева «Бессонница».
«Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» А. С. Пушкина написал осенью 1830 г. в городе Болдина. Поэт собирался выдать сборник с одноименным циклом. Тем не менее, данное произведение было опубликовано только после смерти поэта Жуковским.
Ключевой образ стиха – лирический герой, который никак не может уснуть. Он слушает «однозвучный» ход часов, слышит каждый шорох, даже «спящей ночи трепетанье». Ночная атмосфера порождает вопросы о жизни. Герой понимает, что жизнь – это лишь «мышья беготня», а день снова был утрачен. Он подозревает, что день не пропал бесследно, а до сих пор «зовет или пророчит». Последние строки в который раз подтверждают, что человек не может понять высшую материю бытия. Лирический герой обращается к дню: «Я понять тебя хочу, смысла я в тебе ищу…». На этом диалог с жизнью заканчивается, но несложно догадаться, что он повторится в следующую бессонную ночь.
В 26 лет Ф. Тютчев уже успел построить дипломатическую карьеру, укрепился в литературных кругах и создать семью. Но мысли о скоротечности не покидали молодого поэта. В 1829 году он написал стихотворение «Бессонница». В начале стихотворения создается ночная атмосфера, причем ее атрибуты очень похожи на те, что немного позже использует А. С. Пушкин: «Часов однообразный бой, томительная ночи повесть» (ср. «Всюду мрак и сон докучный. Ход часов лишь однозвучный…»).
В следующих строфах более выразительно проявляется образ лирического героя. В отличие от Пушкинского, он говорит не только о своих мыслях. Герой обобщает раздумья, обращаясь: «Кто без тоски внимал из нас,… пророчески-прощальный глас?». Его мысли глобальные: о мире, о людях, которым кажется, что они покинуты на самых себя.
Постепенно поэт переходит к мотиву быстротечности, и смене поколений. Он говорит, что его поколение уже теряется в сумраке дней (и это мысли 26-летнего человека!), а ему на смену приходи «младое племя», подобное солнцу. Ушедшие поколения теряются во времени и лишь изредка их оплакивает «металла голос погребальный».
Стихотворение Ф. Тютчева тяжелее для восприятия, чем стих А. Пушкина. Это связано не только со сплетением нескольких мотивом, но и с особенностями художественного оформления. А. Пушкин использует эпитеты, метафоры, которые не требуют расшифровки. Произведение Тютчева – это палитра образов-символов, оригинальных метафор, эпитетов и контрастов. Читать его нужно между строф.
«Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» А. С. Пушкина – целостный внутренний монолог, не разделенный на строфы, стих «Бессонница» Ф. Тютчева разделен на строфы. Произведение Пушкина написано хореем, а Тютчева – ямбом, но по настроению они похожи.
Понравилось школьное сочинение? А вот еще:
Сравнительный анализ стихотворений Есенина «Пороша» и Пушкина «Зимняя дорога»
Сравнительный анализ стихотворений Тютчева «Что ты клонишь над водами…» и Фета «Сядем здесь, у этой ивы…»
Сравнительный анализ стихотворений Пушкина «Туча» и Лермонтова «Тучи»
Сравнительный анализ стихотворений Пушкина «Узник» и Лермонтова «Пленный рыцарь»
Комплексный анализ двух лирических
произведений формирует навыки по сопоставлению
текстов на уровне настроений, преобладающих в
них, на уровне осмысления основных мотивов,
лирических образов, на уровне композиционной
структуры, на уровне оценки особенностей
поэтических миров, на уровне жанровой специфики.
Эта работа развивает навыки анализа элементов
художественной формы на уровне лексического
строя текста, на уровне поэтического синтаксиса,
на уровне изобразительных средств, на уровне
приемов звукописи, на уровне рифмы,
стихотворного размера.
Данный вид деятельности выявляет нестандартно
мыслящих учащихся, глубину их ассоциативных
рядов, широту эрудиции.
Сопоставительный анализ стихотворений
А.С.Пушкина
“Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы” и
П.А.Вяземского “Бессонница”
Предложенные для сопоставительного анализа
стихи Пушкина и Вяземского относятся к жанру
философской лирики. Основная тема произведений
– неудовлетворенность собой и жизнью.
Лирических героев терзает совесть, мучает
бессонница. У Пушкина герой признается:
Мне не спится, нет огня;
Всюду мрак и сон докучный
У Вяземского лирический герой тоже пребывает
“в тоске бессонницы, средь тишины ночной”. В
обоих стихотворениях ночную тишину нарушает ход
часов. Часы, “глагол времен”, напоминают героям
о том, что время человеческой жизни “мимолетно,
безостановочно, бесповоротно!”
Но вот однажды наступает момент истины, когда
нельзя больше себя обманывать. Так случилось и в
жизни героев произведений Пушкина и Вяземского.
Лирический герой в стихотворении Пушкина с
горечью признается:
Жизни мышья беготня…
Что тревожишь ты меня?
И сегодня еще один день герой бесследно
вычеркнул из жизни, назвал его “утраченным”,
потерянным. Лирический герой в стихотворении
Вяземского тоже не доволен собой. Его состояние
передают строки:
Грудь давит темный страх и бешеная злоба…
Злоба на себя, на малодушие свое…
“Царапают”душу ему воспоминания:
И сколько диких дум, бессмысленных, несвязных,
Чудовищных картин, видений безобразных, —
То вынырнув из тьмы, то погружаясь в тьму, —
Мерещится глазам и грезится уму!
Ведь когда-то, в молодости, лирический герой
Вяземского сочувствовал декабристам, но, видя
невозможность борьбы с самодержавием, перешел в
лагерь реакции. Это не добавило уважения к самому
себе, угрызения совести не дают покоя, ведь он
предал идеалы молодости.
Вот почему “тоска бессонницы” давно знакома
лирическому герою Вяземского, а бессонница героя
в стихотворении Пушкина – явление временное.
В произведении Пушкина нет накала страстей,
эмоций, которыми отличается произведение
Вяземского. Часы, их ход по-разному действуют на
героев.
У Пушкина:
Ход часов лишь однозвучный
Раздается близ меня…
У Вяземского:
Как раздражителен часов докучный бой!
У Пушкина ход (часов), у Вяземского бой (часов); у
Пушкина раздается, у Вяземского:
Как молотом, кузнец стучит по наковальне,
Так каждый их (часов) удар, тяжелый и печальный,
По сердцу моему однообразно бьет…
Различно состояние героев: лирический герой
Пушкина “тревожится”, а герой Вяземского
“злится” и на самого себя, и на часы, “с
настойчивостью злобной” напоминающие о
мимолетности, краткости человеческой жизни, ведь
герою уже поздно что-либо менять в жизни.
Вот почему в стихотворении Пушкина много
вопросительных предложений, а в произведении
Вяземского — восклицательных. Накал страстей
лирического героя Вяземского передается
выразительно-изобразительными средствами:
олицетворением (часы одушевляются, с ними герой
ведет диалог; думы, картины, вынырнув из
тьмы…мерещатся), эпитетами (“бессонная пытка”
– пытка бессонницей; “раздражителен” бой
часов), сравнениями (“как молотом, кузнец
стучит”), метафорами (“гнет бессонницы”) и др.
У лирических героев произведений Пушкина и
Вяземского разные жизненные позиции и возраст. У
пушкинского героя все впереди. Он молод и
надеется найти смысл своей жизни, наполнить ее
содержанием, достойным человека.
Я понять тебя (жизнь) хочу,
Смысла я в тебе ищу…
В этом признании идея произведения Пушкина. У
героя произведения Вяземского все в прошлом. Он
пожилой человек, с болью говорит, обращаясь к
часам:
Что вы от меня с настойчивостью злобной
Хотите? дайте мне забыться. Я устал
Активная жизненная позиция лирического героя в
стихотворении Пушкина противопоставлена
пассивной жизненной позиции героя стихотворения
Вяземского.
Оба произведения побуждают вступающих в
самостоятельную жизнь задуматься над очень
важными вопросами жизни: как сегодня быть
полезным своему Отечеству!
Комплексный анализ эпического
произведения К.Г.Паустовского
”Прощание с летом”. Природа – это… храм…!
Константин Георгиевич Паустовский – известный
писатель, автор книг о творчестве, о людях
искусства, рассказов о животных, произведений о
родной природе.
Человек и природа – тема рассказа,
предложенного для анализа. Мастер пейзажа
Паустовский уже в экспозиции так рисует
картины природы, что читатель может живо и ярко
представить себе место и время действия,
душевное состояние героев. “Был конец ноября –
самое грустное время в деревне.” Приметы
времени: “холодный дождь”, “мокрый ветер”,
“глухие туманы”, “неуютная темень и стужа”,
“дороги размыло”, “последние птицы
спрятались…”
Героями рассказа являются люди интеллигентные,
образованные, знакомые с произведениями мировой
классики. Их волнуют, трогают романы Чарльза
Диккенса, о котором Лев Толстой писал: “Просейте
мировую прозу, останется Диккенс.” Не один
Толстой, многие из тех, кто был современником
Диккенса или пришел после него, считали его
великим писателем. В романе “Холодный дом” он
четко выразил свои демократические убеждения. В
судьбе уличного мальчишки, беспризорного
маленького Джо, подметальщика из лондонских
трущоб, отразил страдания миллионов простых
людей Англии, униженных и гонимых – то есть
открыто выступил в защиту Простого народа. Выбор
книг для чтения выявляет симпатии героев
рассказа Паустовского.
Деталь интерьера деревенского дома – портрет
художника Карла Павловича Брюллова – дополняет
характеристику героев этого
рассказа:”Откинувшись в кресле, он (Брюллов)
смотрел на нас и, казалось, так же, как и мы,
отложив раскрытую книгу, думал о прочитанном…”
Заметим, что это “ Автопортрет” известного
художника.
Герои рассказа Паустовского – люди
неравнодушные. Они встают по ночам, закутывают
плачущего во сне маленького рыжего Фунтика
теплой шерстяной тряпкой. Уютная обстановка
деревенского дома (“шумел огонь в печи”, “ярко
горели лампы”, “пел и пел свою нехитрую песню
медный самовар-инвалид”,”запотевшие стекла”…)
противопоставлена шумящим в темноте за стенами
ударам ветра и плеску дождя.
Строки “…и страшно было подумать о тех, кого,
может быть, застигла эта ненастная ночь в
непроглядных лесах…” дополняют характеристики
героев.
В экспозиции же рассказа узнаем и о желанных
гостях этого дома: деде Митрии, о Ване Малявине, о
лесничем.
Завязкой сюжета является эпизод,
повествующий о том, как начался первый зимний
день. Герой рассказа “однажды ночью проснулся от
странного ощущения”. Ему показалось, что он
оглох во сне… . Скоро понял, что он не оглох, а
попросту наступила необыкновенная тишина,
которую называют “мертвой”. “…Умер дождь, умер
ветер, умер шумливый беспокойный сад”…Природа
очеловечена, одушевлена. В описании картин
природы проявляется любовь автора к ней.
Кульминацией является та праздничная
картина, которую увидел автор за стеклами: “…все
было снежно и безмолвно. Когда же выпал первый
снег?… Значит за два коротких часа необыкновенно
изменилась земля: стужа заворожила поля, леса,
сады.” Зимний наряд земли автор сравнивает с
нарядом застенчивой невесты.
К утреннему чаю “приплелся” в гости дед
Митрий. Он “поздравил с первопутком” автора
словами:
— Вот и умылась земля…снеговой водой из
серебряного корыта.
Речь деда, передающая восторженное отношение к
зимнему наряду земли, насыщена тропами. А в
повседневном общении отмечается
просторечиями:”… нешто”, “милок”,
“не пущала ломота в костях”,”стародавние
годы”, “по здешним лесам”, “первопуток”.
Увиденное на лесных озерах дополняет картину
за стеклами дома:”В лесах было торжественно,
светло…Мы бродили по лесам до сумерек”.
Развязкой является эпизод прощания с летом.
“Мы сорвали несколько гроздей схваченной
морозом красной рябины – это была последняя
память о лете, об осени.”
“Зима начала хозяйничать над землей…и
показалась нам такой же прекрасной, как лето.”
Анализируя элементы художественной формы,
обращаем внимание на то, что язык Паустовского –
язык поэзии. Тропами и стилистическими фигурами
насыщен текст рассказа “Прощание с летом”.
Примеры троп: олицетворений (“стужа
заворожила”, “одинокая ветка стучит в окно”,
“земля умылась”, “снег щекотал”, “день
дремал”, “зима хозяйничала”и другие приведены
выше); эпитетов (“туманы глухие”, “зима
прекрасная”, “грустное время”, “темень
неуютная”, “самовар-инвалид”, “песня
нехитрая”, “одинокая ветка”, “ненастная ночь”,
“тишина мертвая”, “сад беспокойный”,
“стеклянный дождь”, “земля нарядная”,
“серебряное корыто”); метафор (“лицо
земли”, “удары ветра” и другие); сравнений
(“пена, похожая на сбитый белок”, “цвет неба
напоминал свинец”, “снег сыпался, как
стеклянный дождь”, “земля нарядная, похожая на
застенчивую невесту”, “смерзшиеся капли воды
скатывались, как бисер, на землю…”)
Примеры синтаксических фигур: инверсий
(“лил дождь”,” шумел ветер” и другие); обращений
(“Откуда ты это взял, Митрий, такие слова?” и
другие); вопросительных предложений
(“Когда же выпал первый снег?”); однородных
членов (“…земля уходит в … туманы, в … темень и
стужу”).
Выразительно-изобразительные средства
передают восторженное отношение храм, автора к
родной природе. Это отношение автор стремится
передать читателю.
Природа – это, действительно, храм! И
назначение человека – и созерцать, и
преклоняться, и учиться “вглядываться” и
“всматриваться” в родные пейзажи, чтобы
“любовью”, по словам Н.Рыленкова наполнилось
сердце.
Через несколько месяцев после создания стихотворения «К вельможе» прославленной болдинской осенью 1830 г. в творчестве Пушкина произошел коренной перелом — окончательный отказ от романтических представлений о действительности, романтических иллюзий и в связи с этим переход от «шалуньи-рифмы» к «суровой прозе», перелом, предчувствием которого были исполнены упоминавшиеся выше заключительные строфы шестой главы «Евгения Онегина» и который исподволь подготовлялся и вызревал в его творческом сознании.
Приехав ненадолго для устройства имущественных дел в связи с предстоящей женитьбой в родовую нижегородскую вотчину, село Болдино, Пушкин неожиданно, из-за вспыхнувшей холерной эпидемии, вынужден был пробыть здесь около трех месяцев. Как в 1824-1825 гг. в Михайловском, Пушкин снова очутился в глухой русской деревне, в еще более полном одиночестве и еще более тесном соприкосновении с простым народом, вдали от столичной неволи, от Бенкендорфа и его жандармов, от продажных журналистов вроде Булгарина, от светской «черни».
поэт, говоря его собственными словами, встрепенулся, «как пробудившийся орел». Накапливавшаяся за годы относительного творческого затишья громадная внутренняя энергия, то и дело дававшая себя знать в непрестанно сменявших друг друга многочисленных замыслах, планах, набросках, не доводимых Пушкиным до конца и остававшихся под спудом в его рабочих тетрадях, вдруг и разом вырвалась наружу. И это получило силу грандиозного творческого взрыва — по количеству, разнообразию и качеству созданных в этот кратчайший срок произведений, — беспримерного во всей мировой литературе.
Из лирических произведений болдинской осенью 1830 г. было написано около тридцати стихотворений, среди которых такие величайшие создания, как «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье…»), любовные стихотворения — «Прощание», «Заклинание» и в особенности «Для берегов отчизны дальной…», такие, как «Герой», «Бесы», «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы». Поражает широчайший тематический диапазон лирики болдинского периода: от проникновенного любовного стихотворения («Для берегов отчизны дальной…») до бичующего социального памфлета («Моя родословная»), от философского диалога на большую этическую тему («Герой») до антологической миниатюры («Царскосельская статуя», «Труд» и др.), до веселой шутки («Глухой глухого звал…»), до меткой и злой эпиграммы. Этому соответствует и исключительное разнообразие жанров и стихотворных форм: элегия, романс, песня, сатирический фельетон, монолог, диалог, отрывок в терцинах, ряд стихотворений, написанных гекзаметром, и т. д.
Лирика этих месяцев, как и все «болдинское» творчество Пушкина, с одной стороны, завершает целый большой период творческого развития поэта, с другой — знаменует выход его на принципиально новые пути, по которым десятилетия спустя пойдет передовая русская литература. Особенно новаторский характер носит небольшое стихотворение «Румяный критик мой…», при жизни Пушкина не печатавшееся и столь смутившее редакторов посмертного издания его сочинений, что они придали ему (возможно, и по цензурным соображениям) смягчающее заглавие «Каприз». Действительно, в этом стихотворении, представляющем собой как бы лирическую параллель к одновременно написанной «Истории села Горюхина», поэт начисто смывает все идиллические краски с изображения деревенской крепостной действительности, дает образец такого трезвого, сурового реализма, который прямо предваряет поэзию Некрасова.
www.testsoch.com
03:44 am — Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы…
«Мне не спится, нет огня;
Всюду мрак и сон докучный.
Ход часов лишь однозвучный
Раздается близ меня,
Парки бабье лепетанье,
Спящей ночи трепетанье,
Жизни мышья беготня…
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь, скучный шепот?
Укоризна или ропот
Мной утраченного дня?
От меня чего ты хочешь?
Ты зовешь или пророчишь?
Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу..».
А.П.
***
«Она сказала мне, что никогда не скучала. Она твердо решила забыть о безумии прошлого — в той мере, в какой легкоранимый, обуреваемый воспоминаниями мозг мог ей это позволить,— и огромный город стал для нее олицетворением Нового Света — и фактически, и в плане духовном. Она чувствовала, что физически еще не оправилась, но это не мешало ей получать удовольствие от того, что ее окружало, и она радовалась, как ребенок, которого привели в кафе-мороженое и разрешили брать что угодно. Прежде всего музыка: уже одно то, что можно вволю слушать музыку, сказала она, преисполняло все ее существо несказанным упоением — совсем как в предвкушении роскошного обеда. До встречи с Натаном ей не по средствам был патефон, но это не имело значения: она купила недорогой портативный приемничек и слушала дивную музыку, передаваемую всеми этими станциями со сложными сокращенными названиями, которые она никак не могла запомнить, а какие бархатные мужские голоса объявляли волшебные имена властителей и королей музыки, чьих творений она была так долго лишена; даже такие затасканные произведения, как Неоконченная симфония Шуберта или «Eine kleine Nachtmusik» , вновь преисполняли ее восторгом.
и конечно, были концерты — в Академии музыки, а летом на стадионе Льюисона в Манхэттене,— дивная музыка, и так дешево, почти даром; например, однажды вечером Иегуди Менухин исполнил на стадионе Концерт для скрипки Бетховена с такою дикой, неуемной страстью и нежностью, что, сидя одна, высоко, почти у края амфитеатра, дрожа от холода под сверкающими звездами, она почувствовала, как на нее нисходит успокоение, некая внутренняя умиротворенность, поразившая ее вместе с осознанием, что есть на свете вещи, ради которых стоит жить, и что она, если хоть немного повезет, сумеет, пожалуй, собрать воедино осколки своей жизни и, склеив их, стать новым существом.
… однако в другой период своей жизни она могла бы перенести это более стоически. А сейчас отчаяние, в которое подвергла ее эта история, нарушило хрупкое равновесие, лишь недавно обретенное ее психикой, ибо это осквернение ее души (а она считала, что наряду с осквернением тела произошло и осквернение души) не только отбросило ее назад, в кошмар, из которого она медленно и осторожно стремилась выбраться, но и по своей преднамеренной жестокости было как бы проявлением самой сути этого кошмарного мира.
Она, столь долгое время чувствовавшая себя в буквальном смысле голой, незащищенной и за эти несколько месяцев в Бруклине так старательно пытавшаяся прикрыться былой броней уверенности и здравомыслия, сейчас поняла, что эта история снова лишила ее всех покровов.
она в очередной раз ощутила, как в душу заползает леденящий холод. Ничем не мотивируя своей просьбы — и не рассказав никому, даже Етте Зиммермен, о том, что произошло,— она попросила доктора Блэкстока отпустить ее на неделю и слегла. День за днем, в самую душистую пору лета, лежала она в постели за приспущенными жалюзи, сквозь которые в комнату проникали лишь тоненькие желтые полоски света. Она не включала радио. Ела мало, ничего не читала и вставала, только чтобы подогреть себе чаю на плитке. В полумраке затененной комнаты она слышала удары клюшкой по мячу и крики мальчишек на бейсбольных площадках парка, дремала, а потом вспоминала, как она девчушкой представляла себе, что вот заберется в напольные часы и, улегшись, словно во чреве, на стальной пружине, станет на ней качаться и разглядывать рычаги, рубины, колесики. И всегда где-то на краю сознания грозно маячила вполне определенная тень — видение лагеря, само название которого она почти исключила из своего лексикона и редко употребляла или думала о нем, ибо знала, что стоит дать лагерю завладеть ее воспоминаниями — и жизнь кончена, иначе говоря, придется с ней распроститься. Если лагерь снова завладеет ею, как это уже было в Швеции, достанет ли у нее сил противостоять искушению, или же она опять схватит что-нибудь острое, и уж на сей раз не оплошает? Этот вопрос часами занимал ее, пока она лежала тогда в своей комнате, уставясь в удручающе розовый потолок, по которому плыли, точно мелкие рыбешки, проникавшие снаружи полоски света.
По счастью, ее и на этот раз, как уже бывало, спасла музыка. На пятый или шестой день — Софи помнила только, что была суббота,— она проснулась после муторной ночи, полной страшных сумбурных снов, и, протянув как бы по привычке руку, включила маленький приемник «Зенит», стоявший у нее на ночном столике. Это был жест бессознательный, чисто рефлекторный: в эти дни тяжелой депрессии она отгородилась от музыки, чувствуя, что ей не вынести контраста между абстрактной, однако же безмерной красотой музыки и своим до боли осязаемым отчаянием. Но, сама того не ведая, она, видимо, способна была воспринять таинственную, исцеляющую силу Моцарта, этого величайшего лекаря, ибо первые же такты великой Sinfonia Concertante ми-бемоль мажор вызвали у нее дрожь неподдельного восторга. И внезапно она поняла, почему, почему эта звучная, благородная, утверждающая музыка, полная своеобразных, вызывающих трепет диссонансов, наполнила ее чувством облегчения и радостью узнавания. Это было не только произведение непреходящей прелести,— оно несло в себе то, что она искала десять лет. Она чуть с ума не сошла тогда, в Кракове, приблизительно за год до аншлюса, когда к ним приезжал струнный ансамбль из Вены. Она сидела в концертном зале и словно в трансе слушала это совсем новое для нее произведение, широко распахнув навстречу дивным, переплетающимся, журчащим мелодиям, перемежаемым резкими, бесконечно вдохновенными диссонансами, все окна и двери своей души. В пору своей юности, когда она непрестанно открывала для себя сокровища музыки, это было сокровище дивное, как будто только что отлитое. Однако она никогда больше не слышала этой вещи, ибо, как и все прочее, Sinfonia Concertante, и Моцарта, и этот сладостный жалобный диалог между скрипкой и виолой с включением флейты и струнных, и басовитых валторн — все унес ветер войны…»
From The Yudina Legacy, Volume 5: Mozart. Concerto no. 23 in A major for Piano and Orchestra K. 488 (1943), 2nd mt
jlm-taurus.livejournal.com
