Этот сон приснился ей еще до войны и хотя с той поры прошла

Когда страсти возле клубных дверей немного приутихли, Виталька Сопрыкин перестал рассказывать смешные вещи про трактористку Граньку Оторви да брось, взяв Раю крепко за локоть, повернул к ней желтое от лунного света лицо.

– Дозвольте проводить на место, Раиса Николаевна, – сказал он и солидно покашлял. – Петра Артемьевич уже прошли…

В клубе было душно и жарко, ослепительно светила крошечная электрическая лампочка, на бревенчатых стенах изгибались забавные человеческие тени – длинноносые, лохматые, – и было неожиданно тихо, словно человеческие голоса теряли силу за чертой клубных дверей. На красном занавесе крошечной сцены висела чистая простыня, но улымские зрители на нее не смотрели, так как дружно и бесшумно, словно по команде, повернулись к дверям.

Бог знает как люди узнали о том, что Рая и Виталька Сопрыкин вошли в клуб, но не было человека, который бы не глядел на девушку, – все повернулись к ней и смотрели бесцеремонно, добродушно, одобрительно, словно ожидая чего-то.

– Шагайте, Раиса Николаевна, шагайте! – жарко шепнул в затылок Виталька, но Рая, покраснев, растерянно стояла на месте.

Клубный народ молчал и не двигался, глаза не меняли выражения, не уходили в сторону, и это было так мучительно, что девушка перестала дышать. Потом в тишине послышался легкий шорох движения, приглушенно заскрипели скамейки, и лица улымчан одновременно и медленно повернулись в сторону второго ряда, где между трактористкой Гранькой Оторви да брось и учительницей Жутиковой зияло пустое пространство.

– Ваше местечко, Раиса Николаевна! – шепнул Виталька и, попятившись, отодвинулся в сторону.

С бьющимся сердцем, смущенная до слез, Рая проворно прошмыгнула между тесными скамейками, торопясь и нервничая, протиснулась на свое место, и в ту же секунду раздался важный голос киномеханика Капитона:

– Зачинаю казать кино «Если завтра война…». Прошу соблюдать себя!

Киносеанс длился два с половиной часа. Три раза рвалась лента, два раза киномеханик Капитон запускал фильм задом наперед – кассета оказывалась неперемотанной; раза три глох двигатель, перерывы между частями были огромными. Капитон медленно заправлял в аппарат пленку своими толстыми, негнущимися пальцами, а иногда путал ролики, и по всем этим причинам фильм кончился в половине второго. На экране мелькнуло яркое слово «Конец», киномеханик Капитон во всеуслышание облегченно вздохнул.

Минут пять после окончания фильма улымчане тихо и дисциплинированно сидели на местах, молчали, и у всех был такой вид, словно на экране должно было еще что-то произойти. Это продолжалось до той секунды, пока не поднялся с места председатель Петр Артемьевич. Он уже двигался к выходу, когда зал вдруг зашумел и поднялся – вот и окончилось кино…

5

От клубной духоты у Раи разболелась голова, ноги затекли от долгого сидения на неудобной скамейке; продираться сквозь толпу ей не хотелось, и потому она сидела на месте, терпеливо пережидая, когда зрители протиснутся к двери.

Когда в клубе никого не осталось, кроме киномеханика Капитона с семейством, Рая устало зевнула и, задевая сонно за концы скамеек, пробралась к выходу.

На улице было лунно и светло, над клубом шелестел серебряными листьями молодой тополь, река казалась собранной из желтых чешуек и текущей в противоположную сторону, так как легкий и теплый ветер гнал волны на север. Луна висела над деревней по-прежнему прозрачная, громадная, дорога по кетскому берегу бежала яркой слюдяной полосой, собаки лаяли глухо, а на лавочке кто-то смутно-белый и согбенный играл тихонечко на гармошке «Катюшу»; девчата подпевали вполголоса.

Других людей возле клуба не было, все куда-то исчезли, но на освещенной стороне молодого тополя, с ног до головы белая, стояла трактористка Гранька Оторви да брось, одетая так, как одевались героини фильмов «Учитель», «Трактористы», «Богатая невеста» и «Если завтра война»: на ней было длинное белое платье, перехваченное в талии лакированным поясом, на ногах – такие же парусиновые тапочки, как у Анатолия Трифонова, а на плечи была накинута цветная косынка, за концы которой Гранька Оторви да брось держалась разведенными руками с ямочками на локтях. Трактористку ярко освещала луна, и поэтому она стояла картинно, беззастенчиво выставив большую грудь, вычурно изогнув крутые бедра. Напевала Гранька Оторви да брось свое: «Мы с железным конем все поля обойдем…» – и была очень хороша, так как имела весь набор деревенской привлекательности: соболиные брови, алый рот, задорный нос, нежный подбородок, но при этом была коренаста, широкоплеча и коротконога.

Потягиваясь и держась руками за концы яркого платка, причесанная на гладкий пробор, Гранька неотрывно глядела на прозрачную луну. «Хороша! – медленно подумала Рая Колотовкина. – Вот бы подружиться с ней!»

Гармонист «Катюшу» играл душевно, девчата пели сердечно, а по слюдяной дороге медленно прогуливались Раины родственники – дядя Петр Артемьевич и тетя Мария Тихоновна. Они гуляли по-городскому, то есть дядя держал тетю под ручку, а это в Улыме было непривычным, так как даже молодые люди стеснялись городского обычая, под ручку не ходили, а делали так: девушка обнимала парня за талию, парень левой рукой обхватывал девушку за плечи, и вот в такой тесности они двигались как бы одним телом. Между тем председатель Петр Артемьевич вот уже полгода гулял с женой по деревне под ручку – на виду у всех вел Марию Тихоновну бережно, осторожно, как барыню-сударыню.

Рая вслед старикам глядела ласково, нежно, отчего-то вздыхала. Ночь была такая торжественная и светлая, такая теплая и уютная, что сердце покалывали сладкие иголочки; хотелось не то петь, не то плакать, горлу было узко от тополиного запаха, и ныли кисти рук, почему, отчего – неведомо! А Гранька Оторви да брось все выгибалась под луной, все напевала сквозь зубы про железного коня, одинокая и вызывающая.

– Стоишь, Раюха? – раздался за спиной знакомый голос. – Погуляшь или домой наладишься?…

Трое двоюродных братьев стояли рядом, сильные, светловолосые, безмятежные, улыбались сестре и были так же открыты, понятны, ясны, как лунное небо над головой, как тополь, как река, которая, казалось, перестала двигаться. У братьев, как у Раи, были квадратные нижние губы – семейная колотовкинская черта, – но она рядом с ними казалась совсем тонкой и такой зыбкой, что они дышали осторожно и говорили тихо, словно боялись, что сестренка рассыплется, хотя Рая была совсем немного ниже братьев.

– Так ты гуляй себе, Раюха, – ласково сказал старший брат Василий. – Если соскучишься, к нам подгребай…

Братья ушли, и почему-то сразу услышалось, как плещется под яром чешуйчатая Кеть, падают в воду с яра кусочки глины, бьет на плесе крупная рыба; девчата на скамейке тихо-тихо пели уже про рябину, которой надо перебраться к дубу, гармонист едва слышно подыгрывал им, свистели над головой крылья невидимых уток, кем-то потревоженных во время сна. Среди кустов левобережья пылал костер, похожий на звезду, что, бывает, ярче других звезд светится на краю небосклона. От костра на черную воду ложился колеблющийся отблеск.

Трактористка Гранька Оторви да брось вдруг скрестила на груди концы косынки, протяжно и грозно свистнув, пошла по темной земле, пятная ее белизной тапочек.

Было уже без пятнадцати два, до раннего нарымского рассвета оставалось не более часу, и уже по-утреннему резко пахло черемухой, влажнеющей травой, квакали дремотно лягушки в Гадючьем болоте, вдруг покатилась по небу светлая звездочка, ударилась обо что-то невидимое и, вспыхнув, сгорела… «Пойду-ка и я домой! – неожиданно решила Рая. – Чего я буду здесь стоять, если все ушли?…»

Белых парусиновых тапочек у Раи не было, шагая неторопливо, она ступала на мягкую траву невидимыми туфлями на высоком каблуке, и скоро ей стало казаться, что она бесшумно плывет в густом теплом воздухе, насквозь пронизанная им; руки сами собой волнообразно изгибались, и чувствовалось, какая у нее длинная, тонкая шея. Все это было странным, непонятным, но таким сладостным, что не хотелось, чтобы дорога к дому кончилась, – все бы плыть да плыть, как в ребячьем сне, когда по ночам растешь… «Я глупая! – неизвестно отчего думала Рая и улыбалась своим мыслям. – Я только думаю, что я взрослая, а я глупая и сама не знаю, чего мне надо…» Потом она подумала, что завтра проснется поздно, при большом и высоком солнце, но тут же решила совсем не ложиться спать, а, забравшись на сеновал, читать.

21 èþíÿ 1941 ãîäà. Ñîí

Êàê ÿ õîòåë âåðíóòüñÿ â «äî âîéíû» –
Ïðåäóïðåäèòü, êîãî óáèòü äîëæíû.
Àðñåíèé Òàðêîâñêèé

Ñåãîäíÿ ÿ îäèí çà âñåõ â îòâåòå.
Äåíü äî âîéíû.
Êàê ýòîò äåíü õîðîø!
È çíàþ ÿ îäèí
íà áåëîì ñâåòå,
×òî çàâòðà áåëûì ñâåò íå íàçîâ¸øü!
×òî ÿ ìîãó
ïåðåä òàêîé áåäîþ?!
Ìîãó – êðè÷àòü, â ïàðàäíûå ñòó÷àñü.
– Ñïåøèòå, ëþäè, çàïàñòèñü åäîþ
È çàâòðàøíåå ñäåëàéòå ñåé÷àñ!
Íàâåðíî, ìîæíî ìíîãîå èñïðàâèòü,
Ñòðàíó íàáàòîì çàãîäÿ ïîäíÿâ!
Êòî íå óìååò, íàó÷èòåñü ïëàâàòü –
Âåäü äî Áåðëèíà ñòîëüêî ïåðåïðàâ!
Âíåçàïíîñòè íå áóäåò.
Ýòî – ìíîãî.
Íî çàâòðà âàø îòåö, ëþáèìûé, ìóæ
Óéä¸ò â ÷åòûð¸õëåòíþþ äîðîãó,
Äëèíîþ â äâàäöàòü ìèëëèîíîâ äóø.
È âîò åù¸:
âðàã ìîù¸í è íåèñòîâ… –
Íî õìûêíåò ïàðåí¸ê
ëåò äâàäöàòè:
– Ìû çàêèäàåì øàïêàìè ôàøèñòîâ,
Íå äàâ ãðàíèöó äàæå ïåðåéòè!.. –
À ÿ ïðî äâàäöàòü ìèëëèîíîâ øàïîê,
Ïðî âñ¸,
÷òî çàâòðà ãðÿíåò,
ïðîìîë÷ó.
ß òàê ñêàæó:
– Ôàøèñò êè÷ëèâ, íî øàòîê –
Îäíà ïîòåõà ðóññêîìó ïëå÷ó…

×ÒÎ ÑËÓ×ÈËÎÑÜ, ÁÐÀÒÖÛ?!

Äóøà, êàê ñóäîðîãîé ñâåäåíà,
Êîãäà ÿ äóìàþ î òåõ ñîëäàòàõ íàøèõ,
Äâàäöàòü âòîðîãî,
íà ðàññâåòå,
ïàâøèõ
È äàæå íå óçíàâøèõ,
÷òî – âîéíà!
È åñëè åñòü êàêîé-òî ìèð èíîé,
Ãäå òåì ïîãèáøèì ñóæäåíî ñîáðàòüñÿ,
Ñòîÿò îíè òàì ñìóòíîþ òîëïîé
È âîïðîøàþò:
– ×òî ñëó÷èëîñü, áðàòöû?!

***

Ïîðîé âîéíà òåðÿåòñÿ èç âèäà:
Óæå êîìäèâû – íåôðîíòîâèêè.
È âñ¸ æ ó ìèðà, êàê ó èíâàëèäà,
Áîëèò ëàäîíü ïîòåðÿííîé ðóêè.

ÎÒÂÅÒ ÔÐÎÍÒÎÂÈÊÓ
—
Íå îáîææ¸ííûå ñîðîêîâûìè,
Ñåðäöàìè âðîñøèå â òèøèíó, –
Êîíå÷íî, ìû ñìîòðèì ãëàçàìè èíûìè
Íà ýòó áîëüøóþ âîéíó.
—
Ìû çíàåì ïî ñáèâ÷èâûì òðóäíûì ðàññêàçàì
Î ãîðüêîì ïîáåäíîì ïóòè,
Ïîýòîìó äîëæåí õîòÿ áû íàø ðàçóì
Äîðîãîé ñòðàäàíüÿ ïðîéòè.
—
È ìû ðàçîáðàòüñÿ îáÿçàíû ñàìè
 òîé áîëè, ÷òî ìèð ïåðåí¸ñ.
…Êîíå÷íî, ìû ñìîòðèì èíûìè ãëàçàìè –
Òàêèìè æå ïîëíûìè ñë¸ç.

ÊËÞ×È

Íà ôðîíòå íå óáèëè íèêîãî!
Âîéíà ðåçêà —
â ñëîâàõ íå íóæíî ðåçêîñòè:
Âñå ìèëëèîíû —
âñå äî îäíîãî —
Ïðîïàëè áåç âåñòè.
Äåä ëåòîì ñîðîê ïåðâîãî ïðîïàë.
À ìîæåò áûòü,
îøèáñÿ ïèñàðü ãäå-òî,
Âåäü ôðîíòîâèê áåçíîãèé óâåðÿë:
Ìîë, â ñîðîê ïÿòîì
â Ïðàãå
âèäåë äåäà!
…Ñîñåä ïðèåìíèê çà ïîëíî÷ü âêëþ÷èò,
Ñóõàÿ ïîëîâèöà â äîìå ñêðèïíåò —
È áàáóøêà ìîÿ
ïðîñíåòñÿ,
âñêðèêíåò
È óñïîêîèòñÿ: äåä âçÿë íà ôðîíò êëþ÷è…

ÁÀÁÓØÊÀ

Âêëþ÷àþ òåëåâèçîð:
òàíêè, ãðîõîò,
Âðàãà ïîä êîðåíü ðåæåò ïóëåìåò…
À áàáóøêà ìîÿ òðåâîæíî âçäðîãíåò,
Âÿçàíüå ñëîæèò,
â êóõíþ ïåðåéäåò,
Íà âñþ êâàðòèðó —
êðèêè, ðåâ îðóäèé…
– Êóäà æå òû?
– Äà ìî÷è, ìèëûé, íåò.
– Òàê ýòî æ – íåìöåâ!
– Òîæå, âíó÷åê, ëþäè…
 áîðüáå ñ ôàøèñòñêèì çâåðåì ïàë ìîé äåä!

ÑÓÌÀÑØÅÄØÀß

Îíà êðè÷àëà î âîéíå,
Î ïåðåëîìíîì ñîðîê òðåòüåì…
ß çàìåð – ïîêàçàëîñü ìíå,
×òî äî ñèõ ïîð âîéíà íà ñâåòå!
Îíà êðè÷àëà î âðàãàõ,
Î íàøèõ òàíêàõ,
Î ãîëîäå è î ñòàíêàõ,
Î ñïåêóëÿíòàõ,
Î òîì, ÷òî âîò îíà âåðíà,
È ïðî «îâ÷àðîê».
Â å¸ ãëàçàõ áûëà âîéíà –
Ñâå÷íîé îïëàâëåííûé îãàðîê.
Çàêîí åé â ýòîì íå ìåøàë,
Îíà åù¸ êðè÷àëà ÷òî-òî.
Âîêðóã áûë ìèð, êðóãîì ëåæàë
Ñíåã öâåòà äîâîåííûõ ôîòî.

ÃÀÇÅÒÀ

Êîìïëåêò ãàçåòû «Ïðàâäà»
Çà ñîðîê ïåðâûé ãîä.
Ïî÷èíû è ïàðàäû:
«Äàäèì!»,
«Âîçüìåì!»,
«Âïåðåä!».
Óäàðíèêè, ãåðîè,
Ãóë ñòðîåê ïî ñòðàíå…
Èþíü.
Äâàäöàòü âòîðîå.
Íè ñëîâà î âîéíå.
Óæå ãîðèò ãðàíèöà,
È êðîâü òå÷åò ðåêîé.
Ãàçåòíàÿ ñòðàíèöà
Åùå õðàíèò ïîêîé.
Óæå ëåãëè óòðàòû
Íà âå÷íûå âåñû.
Âîéíà äîñòèãíåò çàâòðà
Ãàçåòíîé ïîëîñû.
Ìû âûæèëè.
Ìû ýòî
Óìåëè èñïîêîí.
Ìíå ñâåæóþ ãàçåòó
Ïðèíîñèò ïî÷òàëüîí…

Äðóãèå ñòàòüè â ëèòåðàòóðíîì äíåâíèêå:

• 10.05.2019. Ñòèõè î âîéíå Þðèÿ Ìèõàéëîâè÷à Ïîëÿêîâà