Мне снится как мне снится золотое дерево языка
Капа была святая.
Стройная, бледная, резкая, она носила суровое полотняное платье. Правое угловатое плечо ее было ниже от портфеля. Она курила «Беломор» и высоко носила русую косу, уложенную вокруг головы венециановским венчиком. Засунутые наспех шпильки и заколки осыпались на рукописи, как сдвоенные длинные сосновые иглы.
Дома у нее было шаром покати.
Они с мужем, детьми и бабушками ютились в угловатых комнатах деревянного дома. Вечно на диване кто-то спал из приезжих или бездомных писателей. У нее был талант чутья. Она открыла многих владимирских поэтов. Быт не приставал к ней. Она ходила по кухне между спорящими о смысле жизни, не касаясь половиц, будто кто-то невидимый нес ее, подняв за голову, обхватив за виски золотым ухватом ее тесной косы. В ней просвечивала тень тургеневских женщин и Анны Достоевской. На таких, как она, держится русская литература. Когда Некрасов писал о русской женщине, он писал о Капе. В ней выпрямилась судьба нашей земли, которая не согнулась прежде, которая не гнется и в сегодняшних тяготах и высоко несет свой русый венчик.
Когда вышла «Мозаика», грянул гром. Это была пора перегибов, которые потом называли волюнтаризмом. Позвонили прикрыть тираж, но его уже продали. Капу вызвали в большой город. Сановный хам, собрав совещание, орал на нее. Обвинения сейчас кажутся смехотворными — например, употребление слов «беременная», «лбы». Он шил политику. Капа, тихая Капа прервала его, встала и в испуганной тишине произнесла вдохновенную речь в защиту поэзии. И, не докончив, выскочила из зала. Потом несколько часов у нее была истерика. Ее отстранили от работы.
Капа, прости меня.
В тот момент в «Неделе» шли мои набранные стихи. Мне удалось к одному стихотворению поставить посвящение ей. Спустя некоторое время вмешалась справедливость. Капу назначили главным инженером типографии, даже повысив оклад. Последний раз я видел ее во Владимире, когда мы приезжали играть «Поэторию».
Ее золотой венчик, сплетенный, как ручка от корзинки, поблескивая, возвышался над креслами. Когда Зыкина под колокола пела «Матерь Владимирская единственная…», она поклонилась Капе…
«О» — это вздох, кислород языка.
Овалами антоновки тяжелела яблоня. Ее прогибающиеся ветви дедушка подпирал рогатинами.
Она стояла за домом, против рассвета. Каждое утро из-за спины силуэт ее омывался сиянием. Сквозили лучи в косую линейку. Силуэты яблок были обведены сияющими ободками, как прописные буквы «О» с нежным нажимом, будто утро учило чистописанию.
Из-под одного яблока змеился червячок, как незнакомая еще мне «О».
О моя первая учительница письма! Тысячи лет назад в ином саду другая первая учительница, робея, протянула сияющую овальную букву, с которой начался род человеческий.
Наливалось дерево языка. Вначале было слово, не имеющее формы. Человек свято и греховно сотворил форму для слова, создав кириллицу, рисунок, скульптуру.
Мне снится, как мне снится золотое дерево языка! Оно растет сквозь меня, всасывая мои соки, оно прорастает сквозь мою жизнь, шумит кроной надо мной.
Крона языка — моя навязчивая идея. Мне хочется на какой-нибудь площади поставить монумент языку. Это будет памятником ушедшим великим словам — «не лепо ли ны бяшет, братие», — это будет вечный огонь живого слова. Там сольются поэзия и архитектура. Как колокола, будут раскачиваться золотые «А», сережками будут звенеть «С», фыркнет филином «Ф», будут наливаться винные гроздья «О» — крона должна быть золотой, слегка качаться от нагреваемого воздуха, от света, человеческого дыхания.
Отлитое на родине Гефеса из сплетенных буквиц, осуществленное фантастической энергией Зураба Церетели, меднолистое Древо языка покачивается над Большой Грузинской.
Буквицы везли через всю страну по одной-две в пятитонных «МАЗах». У них расходились швы на ухабах. Они были закинуты навзничь, как азбука для слепых. Великое небо, подобно слепцу, ощупывало их дождями, зноем, утренними лучами и сумерками. Одна машина испарилась. Последний раз ее видели в Ростове. Не там искали! Она, наверно, нашла свои иные речевые пути, пристала к стае. Ее надо теперь искать на перепутьях «Задонщины» и «Слова о полку Игореве»!
Буквицы монтировали краном, подвешивая их на двух тросах. Зураб в неизменном синем автозаправочном комбинезоне на двух лямках походил сам на небесную буквицу, поднятую за плечи. Он летал над площадкой. Для жизнеописания фантастической судьбы Зураба нужна была кисть Бальзака!
Среди монтажников вы сразу выделяете медный, оттянутый книзу пушкинский профиль и русые кудри Алексея Кузьмина, его артистическую ладонь и насмешливую развалочку. Некая искра связала нас. Приходя на стройку, я чувствовал на себе его взгляд. Он обучил меня перехлестывать страховочную веревку с замком, облачил в прозодежду и пластиковую красную каску. Когда я залезал на верхнюю площадку, он неизменно, как бы шутя, подстраховывал меня.
На сорокадвухметровую высоту Речи ведет узкая лесенка с редкими перекладинами, типа пожарки на 14-этажном доме. В первый раз мы взбирались в открытом пространстве, на воле, пробирало свежестью. Впоследствии, когда панели вокруг смонтировали, путь оказался тесным душным лазом. «Осторожненько, сейчас будет отсутствие перекладины, — распевно подсказывал под вами Кузьмин. — Покачивает, чуете? Поэтому у нас морская прозодежда — роба и штаны матросского пошива».
Снизу кто-то подсматривал за вами. Поблескивала черным глазом скважина колодезного дна. Знакомая тяга была в ее взгляде. Между вами и ею был Кузьмин.
Покачивало. Тишинский рыночек относило в сторону, он как бы отлетал, отплывал налево, потом совсем исчез из глаз, став историей.
Как пронзительно свежо на верхотуре Речи! Как свежо, захлестнувшись веревкой за сварной уголок, греться, словно на железной печурке, на горячей от солнца букве Т, свесив ноги над утреннею Москвою!
Внизу, уменьшенная высотой, как свернувшаяся зеленая гусеница, надувалась, готовилась к взлету буквица венца. Ее покрывали сусальным золотом, прикрыв от дождя прозрачным тентом.
Как и слово, медь с годами меняет окраску. Из красновато-золотой она становится малахитовой. Там, где должны быть виноградные листья, венец покрывали особым раствором, ускоряющим процесс зеленения. По химическому составу раствор этот схож с мочевиной. В дневниках старых мастеров мы читаем, что они подмешивали мочу в акварель для придания живописи вечной гаммы.
«Смешав в одно земную низость с самым высшим — с звездами дно»…
Впоследствии от городской загазованности, от времени, истории все медные буквы монумента примут этот цвет. Так стихотворение говорит на языке будущего, притягивая за собой весь речевой состав.
Естественно было залезть на верхнюю площадку, как матросы на мачту, по-человечески цепляясь руками за перекладины ступенек. Но мне хотелось пройти путь буквы, понять, что чувствует буква, когда ее подымают за шкирку стрелой крана. Моей голубой мечтой было подняться на кране.
Я договорился с Быченковым, вожаком монтажников, и крановщиками. Быченков обмозговал особый вид крепления.
Утром на пустынных столах Тишинского рынка расставляли продукты. Везли ящики черешни. Кто-то непроглядный прятался в бочке. «Дура ты, дыра, — весело думалось мне, — таись, колдуй, злобствуй, а я сейчас буквально стану буквой, сам взовьюсь в небесную субстанцию».
Бочка обиженно промолчала, но, как мне показалось, насмешливо. Это меня насторожило.
Увы, никто из моих приятелей не явился в назначенный час. Пряча глаза, с лицами, опухшими от раскаяния, они проскользнули через час на свое рабочее место. Оказалось, что Зураб ночью прознал про наш сговор и все категорически запретил.
Я оглянулся на бочку. Она катилась куда-то как ни в чем не бывало, как будто не имела к этому инциденту никакого отношения.
Кузьмин утешал меня. Предлагал подвеситься на десять метров для ощущения. Это было несерьезно.
И вот мы снова с ним по-человечьи лезем железной лесенкой. Упрели. Жаль, но особенно я не сокрушался. Так я не стал буквой.
Источник
сосен, недосягаемый энциклопедист Чуковский; это домашний Маршак с плотно прихлопнутым ртом, похожим на сказочный кошелек, набитый золотыми монетами слов; это первый силач из московских поэтов Коля Глазков, в обхватку боровшийся с зеленым змием.
В С. С. Наровчатове была голубоглазая грузность екатерининских военачальников. Его окутывала пороховая и волшебная дымка российской истории. Его серый пиджак бывал помятым, но мне всегда казалось, что его согнутая в локте рука держит треуголку и жемчужный фельдмаршальский жезл. Легкая одышка напоминала о тяжелых перевалах судьбы.
Отношения у нас были заповедными. Когда-то он побранил меня в статье. Озлившись, я печатно обозвал его Нравоучатовым. Другой бы мстил. Но он был творянином. В нем была широта. Мы встретились и говорили о судьбе и истории, он сказал, что не все понимал, он поделился замыслом своего рассказа о диспуте с Иоанном Грозным, подначивал меня опробовать прозу. В его взоре синела смущенная нежность художника и книжного княжича. Он напечатал наиболее дорогие мои вещи и написал в «Правде» обо мне самую лестную статью.
Около Владимира, во Мстере, учился Павлов. Павлов — творянин из дворян. Брат его матери генерал Костяев, герой японской и германской войн, знавший семь языков, стал начальником Полевого штаба Красной Армии, был в числе десяти обладателей четырех ромбов. В детстве Павлов дома близко общался с Тухачевским, с не снимавшей шляпку Коллонтай, играл в городки с бородатым Дыбенко. Когда Деникин подходил к Москве, под Тулой голодная дивизия взбунтовалась против Троцкого и грозила перейти к Деникину. Послали Костяева. Человек безумной храбрости, он в одиночку вышел на митинг перед разбушевавшейся стихией и распахнул командармскую шинель. Под ней был надет генеральский мундир с золотыми эполетами, лентами и орденами. «Видите, я, царский генерал, стал красным. А вы!» Он убедил.
Областное Владимирское издательство выпустило первую мою книгу. Нашла меня редактор Капа Афанасьева и предложила издаться. В России нет литературной провинции.
Капа была святая.
Стройная, бледная, резкая, она носила суровое полотняное платье. Правое угловатое плечо ее было ниже от портфеля. Она курила «Беломор» и высоко носила русую косу, уложенную вокруг головы венециановским венчиком. Засунутые наспех шпильки и заколки осыпались на рукописи, как сдвоенные длинные сосновые иглы.
Дома у нее было шаром покати.
Они с мужем, детьми и бабушками ютились в угловатых комнатах деревянного дома. Вечно на диване кто-то спал из приезжих или бездомных писателей. У нее был талант чутья. Она открыла многих владимирских поэтов. Быт не приставал к ней. Она ходила по кухне между спорящими о смысле жизни, не касаясь половиц, будто кто-то невидимый нес ее, подняв за голову, обхватив за виски золотым ухватом ее тесной косы. В ней просвечивала тень тургеневских женщин и Анны Достоевской. На таких, как она, держится русская литература. Когда Некрасов писал о русской женщине, он писал о Капе. В ней выпрямилась судьба нашей земли, которая не согнулась прежде, которая не гнется и в сегодняшних тяготах и высоко несет свой русый венчик.
Когда вышла «Мозаика», грянул гром. Это была пора перегибов, которые потом называли волюнтаризмом. Позвонили прикрыть тираж, но его уже продали. Капу вызвали в большой город. Сановный хам, собрав совещание, орал на нее. Обвинения сейчас кажутся смехотворными — например, употребление слов «беременная», «лбы». Он шил политику. Капа, тихая Капа прервала его, встала и в испуганной тишине произнесла вдохновенную речь в защиту поэзии. И, не докончив, выскочила из зала. Потом несколько часов у нее была истерика. Ее отстранили от работы.
Капа, прости меня.
В тот момент в «Неделе» шли мои набранные стихи. Мне удалось к одному стихотворению поставить посвящение ей. Спустя некоторое время вмешалась справедливость. Капу назначили главным инженером типографии, даже повысив оклад. Последний раз я видел ее во Владимире, когда мы приезжали играть «Поэторию».
Ее золотой венчик, сплетенный, как ручка от корзинки, поблескивая, возвышался над креслами. Когда Зыкина под колокола пела «Матерь Владимирская единственная…», она поклонилась Капе…
«О» — это вздох, кислород языка.
Овалами антоновки тяжелела яблоня. Ее прогибающиеся ветви дедушка подпирал рогатинами.
Она стояла за домом, против рассвета. Каждое утро из-за спины силуэт ее омывался сиянием. Сквозили лучи в косую линейку. Силуэты яблок были обведены сияющими ободками, как прописные буквы «О» с нежным нажимом, будто утро учило чистописанию.
Из-под одного яблока змеился червячок, как незнакомая еще мне «О».
О моя первая учительница письма! Тысячи лет назад в ином саду другая первая учительница, робея, протянула сияющую овальную букву, с которой начался род человеческий.
Наливалось дерево языка. Вначале было слово, не имеющее формы. Человек свято и греховно сотворил форму для слова, создав кириллицу, рисунок, скульптуру.
Мне снится, как мне снится золотое дерево языка! Оно растет сквозь меня, всасывая мои соки, оно прорастает сквозь мою жизнь, шумит кроной надо мной.
Крона языка — моя навязчивая идея. Мне хочется на какой-нибудь площади поставить монумент языку. Это будет памятником ушедшим великим словам — «не лепо ли ны бяшет, братие», — это будет вечный огонь живого слова. Там сольются поэзия и архитектура. Как колокола, будут раскачиваться золотые «А», сережками будут звенеть «С», фыркнет филином «Ф», будут наливаться винные гроздья «О» — крона должна быть золотой, слегка качаться от нагреваемого воздуха, от света, человеческого дыхания.
Отлитое на родине Гефеса из сплетенных буквиц, осуществленное фантастической энергией Зураба Церетели, меднолистое Древо языка покачивается над Большой Грузинской.
Буквицы везли через всю страну по одной-две в пятитонных «МАЗах». У них расходились швы на ухабах. Они были закинуты навзничь, как азбука для слепых. Великое небо, подобно слепцу, ощупывало их дождями, зноем, утренними лучами и сумерками. Одна машина испарилась. Последний раз ее видели в Ростове. Не там искали! Она, наверно, нашла свои иные речевые пути, пристала к стае. Ее надо теперь искать на перепутьях «Задонщины» и «Слова о полку Игореве»!
Буквицы монтировали краном, подвешивая их на двух тросах. Зураб в неизменном синем автозаправочном комбинезоне на двух лямках походил сам на небесную буквицу, поднятую за плечи. Он летал над площадкой. Для жизнеописания фантастической судьбы Зураба нужна была кисть Бальзака!
Среди монтажников вы сразу выделяете медный, оттянутый книзу пушкинский профиль и русые кудри Алексея Кузьмина, его артистическую ладонь и насмешливую развалочку. Некая искра связала нас. Приходя на стройку, я чувствовал на себе его взгляд. Он обучил меня перехлестывать страховочную веревку с замком, облачил в прозодежду и пластиковую красную каску. Когда я залезал на верхнюю площадку, он неизменно, как бы шутя, подстраховывал меня.
На сорокадвухметровую высоту Речи ведет узкая лесенка с редкими перекладинами, типа пожарки на 14-этажном доме. В первый раз мы взбирались в открытом пространстве, на воле, пробирало свежестью. Впоследствии, когда панели вокруг смонтировали, путь оказался тесным душным лазом. «Осторожненько, сейчас будет отсутствие перекладины, — распевно подсказывал под вами Кузьмин. — Покачивает, чуете? Поэтому у нас морская прозодежда — роба и штаны матросского пошива».
Снизу кто-то подсматривал за вами. Поблескивала черным глазом скважина колодезного дна. Знакомая тяга была в ее взгляде. Между вами и ею был Кузьмин.
Покачивало. Тишинский рыночек относило в сторону, он как бы отлетал, отплывал налево, потом совсем исчез из глаз, став историей.
Как пронзительно свежо на верхотуре Речи! Как свежо, захлестнувшись веревкой за сварной уголок, греться, словно на железной печурке, на горячей от солнца букве Т, свесив ноги над утреннею Москвою!
Источник
Отражает самоощущение человека.
Ствол олицетворяет место человека в обществе.
Листва – взаимоотношения с другими людьми.
Корни отражают стабильность и серьезность цели.
Кора – символ вашей уязвимости или защиты.
Лес, несколько деревьев представляют группу людей, семью.
Дерево с зеленой пышной кроной – к благополучию, дружеской поддержке.
Сухие, без листьев деревья – к трудностям, одиночеству.
Плодовые деревья – прибыль, достаток.
Цветущие деревья – любовь, чувства.
Сухие ветви – отмершие чувства и отношения.
Поврежденная кора – кто-то воспользуется вашим доверием.
Дрова, бревна – умершие или давно забытые люди чем-то напомнят о себе.
Но для этого необходимо понять, о чем нам сообщают отдельные части дерева.
Выделим отдельные характеристики дерева. Посмотрим, что они говорят сновидцу.
Размер дерева. Слишком маленькое деревце указывает на вашу неуверенность, зависимость от сильных мира сего. Дерево нормальных размеров подчеркнет, что вы чувствуете себя свободным и независимым. Огромное дерево призывает вас уменьшить свои амбиции (как в приведенном примере).
Ствол. Ствол говорит о силе сновидца: физической и нравственной. Толстый ствол увиденного дерева предвещает, что вы наберете социальный вес. Если ствол тонкий, качающийся, то вас ожидает непростая жизненная ситуация, с которой справиться вам будет нелегко. Ствол может быть раздвоенным. Если это так, то сон касается проблемы взаимоотношений с близким вам человеком. Шрамы и дупла на стволе напоминают вам о заболеваниях, операциях, перенесенных ранее. Но, как правило, относятся к прошлому. Однако вас должен насторожить сломанный ствол. Это предвестник будущих неприятностей, жизненных потрясений. А, что, если вам снится пень? Этот знак не страшен (если дерево не ломалось на ваших глазах). Скорее всего данный сон подчеркивает, что вы, как обычно, проявите консервативность в делах и отношениях, не примите перемен, обещанных сновидением.
Ветви. Вспомните, куда были направлены ветви у приснившегося вам дерева? Если они тянулись вверх, значит ваши ближайшие планы будут реализованы. Ветви, свисающие вниз, показывают, что вам, вероятно, не хватит энергии решить возникшие задачи. Обратите внимание на сломанные или спиленные ветви. Это знак того, что вы ощущаете свою неполноценность в какой-то сфере. Иногда такие спиленные ветви, как и дупла, снятся после операции. Плохим предвестником для будущего является только ветвь, которую обламывают на ваших глазах.
Крона. Очень благоприятен сон, в котором вы видите дерево с пышной, зеленой кроной. Это предвещает вам множество контактов, дружеское общение. Но если крона небольшая, листва скудная, значит вы испытываете сложности с поиском партнеров, друзей. И проблемы, обозначенные сном, придется решать в одиночку. И самый неблагоприятный случай: видеть дерево с опавшей листвой. Это знак того, что вас ждет период депрессии, упадка сил, потеря жизненной энергии, веры в будущее. А, может быть, вы разглядели на приснившемся дереве цветы? Тогда, возможно, вас ожидают сентиментальные отношения с кем-то, расцвет новых чувств. Внимательно следует отнестись к такому сообщению, как плоды на дереве. С одной стороны, они предвещают успех и результативность в делах и чувствах. С другой, в наших снах плоды часто падают, бывают червивыми, незрелыми. Это говорит о том, что результатами Вашей деятельности может воспользоваться кто-то другой.
Корни. Лучше для сновидца, если корни дерева находятся в земле. Если вы их раскапываете, что-то ищете, то, возможно, откроете какую-то тайну или укрепите духовную силу. Но видеть корни на поверхности земли знак того, что вы находитесь в поиске опоры. В таком сне вам могут показать что-то или кого-то, на кого вы сможете опереться.
Древо жизни — это символическая ось мира. Значение этого Древа в том, что оно объединяет такие разные стихии как воздух, земля и вода, т. Е. Те элементы, которые необходимы для существования всего живого на земле. Древо жизни часто изображается в виде креста, увитого листьями. Но жизнь человека неотделима и от Древа познания. Это Древо «искушает» человека как плодами добра, так и зла. История грехопадения Адама и Евы связана с этим Древом.
Древо Света, с которым связана легенда о перерождении душ. Связь с этим деревом отражена в обычае украшать елку свечами и лампочками.
Эти огоньки — символы блуждающих душ.
А подарки — игрушки на елке — это жертвоприношения богам. Таким образом, дерево, приснившееся во сне иногда соотносят с этими первородными деревьями. В таких случаях имеет значение, как выглядит дерево, как растут его ветви, куда обращены корни.
Очень интересен такой символ, как дерево, перевернутое корнями вверх. Это означает, что базовые, земные основы соединяются с высшим, духовным.
Перевернутое дерево может предвещать и смерть человека. И здесь нет никакого противоречия, ибо смерть тела — это прорыв Души к небу.
Нередко может присниться, что вы лезете на дерево. Это такой же удачный знак, как восхождение на гору.
Если восхождение на гору скорее символ материального роста, то влезание на дерево — переход на новый духовный уровень.
В древних ритуалах использовалось такое действие, как влезание на шест.
Не столь давно и на русских народных гуляниях ловкий парень, забиравшись на верх шеста, получал в награду пару сапог.
Часто следствием этой маленькой спортивной удачи становилась удача жизненная.
Дерево Соотносят с первородными деревьями.
В таких случаях имеет значение, как выглядит дерево, как растут его ветви, куда обращены корни.
Очень интересен такой символ, как дерево, перевернутое корнями вверх.
Это означает, что базовые, земные основы соединяются с высшим, духовным.
Впрочем, иногда перевернутое дерево может предвещать и смерть человека.
И здесь нет никакого противоречия, ибо смерть тела – это прорыв души к небу.
Лезете на дерево — Это такой же удачный знак, как восхождение на гору.
Но, если восхождение на гору скорее символ материального роста, то влезание на дерево – переход на новый духовный уровень.
В древних ритуалах использовалось такое действие, как влезание на шест.
Не столь давно и на русских народных гуляниях ловкий парень, забиравшись на верх шеста, получал в награду пару сапог.
Часто следствием этой маленькой спортивной удачи становилась удача жизненная.
В большинстве снов, где замечены деревья – это деревья без признаков вида.
Но они, эти безликие деревья, оказались самыми информативными знаками сна.
Слишком маленькое деревце Указывает на вашу неуверенность, зависимость от сильных мира сего.
Дерево нормальных размеров подчеркнет, что вы чувствуете себя свободным и независимым.
Огромное дерево призывает вас уменьшить свои амбиции.
А, может быть, вы разглядели на приснившемся дереве цветы? Тогда, возможно, вас ожидают сентиментальные отношения с кем-то, расцвет новых чувств.
Внимательно следует отнестись к такому сообщению, как плоды на дереве. С одной стороны, они предвещают успех и результативность в делах и чувствах. С другой, в наших снах плоды часто падают, бывают червивыми, незрелыми. Это говорит о том, что результатами вашей деятельности может воспользоваться кто-то другой.
Источник
