Мы хотели песен не было слов мы хотели спать не было снов

«Мы хотели песен – не было слов.

Мы хотели спать – не было снов.

Мы носили траур – оркестр играл туш…

… В наших глазах – звездная ночь.

В наших глазах – потерянный рай.

В наших глазах – закрытая дверь.

Что тебе нужно – выбирай…»

Вряд ли нашёлся бы молодой человек, который сказал бы: «Это не про меня»[7].

Поэзия Цоя — это точный слепок с определенного слоя подрост

ковой психологии. В его текстах — максимализм, агрессия, педалирование темы войны, причем войны всех против всех, битвы без цели и смысла — это то состояние войны, вечной оппозиции, в котором подросток находится по отношению к миру.

Творчество Цоя делает рок музыку доступной более массовой аудитории. В своем творчестве он создает массовую версию некогда элитарного мифологического пласта рок-субкультуры. Классический текст “Звезда по имени Солнце” позволяет увидеть технику создания этого массового мифа. “Застылость” мифологического пейзажа, цикличность, характерная для мифологического понимания времени, символика цвета — мастерски создается некая вневременная схема, стержнем которой становится идея войны “между землей и небом”, извечной битвы, лежащей в основе круговорота природы. Но эта установка на вневременность совпадает с подростковым мироощущением, для которого все происходящее сейчас, в данный момент, кажется вечным и незыблемым. Подростковому сознанию чужда мысль о том, что “все течет, все изменяется”. С такой установкой удачно согласуется навязчивый лейтмотив “умереть молодым” (“война — дело молодых / лекарство против морщин”). 16-летнему юноше всегда кажется, что он не доживет даже до тридцати, а 40 лет для него — это уже глубокая старость[8].

AAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAA

Как замечает Борис Гребенщиков: «Если кто-то и считает, что он выражал мысли и чаяния простого народа, то это глубокое заблуждение. Он выражал сам себя и тот дух, который через него говорил. Это была просто реакция на действительность. Полное неприятие бессмысленности жизни. Собственно об этом и все его песни были»[9].

Можно сделать вывод, что песни Виктора Цоя это его отношение к той действительности, которая его окружала. Удивительно, что те же чувства испытывает каждый подросток, вне зависимости от ситуации в стране и обществе. Поэтому песни Виктора Цоя живут до сих пор и, мне кажется, будут жить ещё очень долго.

2.4 Почему слушают

Почему же именно Цой стал одновременно чуть ли не символом восьмидесятых и вневременным кумиром наших подростков? Люди, близко знавшие Цоя, рассказывают о нем как об обычном и даже закомплексованном человеке. Один из основателей группы «кино» Алексей Рыбин говорил, что Цой всегда сомневался в качестве своих текстов, часто срывался и вообще был очень деспотичным лидером. А старейший друг Цоя, глава тогдашних питерских панков Андрей «Свин» Панов просто называл Виктора «шизоидом»: «Ну представьте себе – человеку оставили на месяц сто рублей он пошел, купил за девяносто семь гитару, а на остаток набрал беляшей по шестнадцать копеек, сожрал их от жадности сразу. Траванулся, еле откачали.…».

Но в массовом сознании Цой отпечатался совершенно по-другому. Герой-одиночка, бросающий вызов миру, как в фильме «Игла». Его образ кинематографичен, сродни немногословным героям вестернов. Его музыка проста, даже примитивна – минимальный низкочастотный ритм. Посредственный гитарист «Кино» Каспарян, очень слабый ударник Гурьянов воспринимаются как некий звуковой фон. Основа – басисты мирового класса – Тихомиров и Титов. Ритмическая пульсация сочных звуков бас-гитары, пробуждающая темные, почти первобытные инстинкты. «Сильные», «героические» тексты Цоя на бумаге распадаются на несколько довольно банальных «боевых» клише, работающих, в конечном счете, на создание образа загадочного «астрального воина»: «Как шатаясь, бойцы о траву вытирали мечи…», «Весь мир идет на меня войной…», «Пожелай мне удачи в бою…», Трубадур эпической банальности. Собственно говоря, сочетание специфического образа, простой но «цепляющей» музыки и героической патетики поздних текстов Цоя сформировали в сознании слушателя масштабную мифологическую фигуру, не потерявшую актуальность в наши дни.

Сергей Соловьев, кинорежиссер: У любого талантливого человека есть «звезда во лбу», но Витина «звезда» – это было что-то невообразимое. Я не могу сказать, что знал Цоя хорошо. Но я знал его с той стороны, с которой его мало кто знает. Феномен Витиной популярности — это то, что не объясняется. В этом смысле Витя, без сомнения, входит в плеяду Высоцкого. Они очень похожи. Цой был просто чокнут на кино. У него страшно загорались глаза даже при виде киномеханики. Он феноменально сыграл Базарова в студийной постановке «Отцов и детей», о которой, наверное, никто и не знает. Он уже тогда был в своем образе: смоляные взъерошенные волосы, черное пальто. А после «Ассы» кто-то спросил меня: «И где ты взял этого комсомольца XXI века?» Видно, что-то в нем было и от Павки Корчагина…

Юрий Айзеншпис, продюсер: Виктор Цой по-прежнему популярен, и в этой популярности есть какая-то загадка. Да, песни его честные, актуальные и тогда и сейчас, но мне кажется, что это не главное. Он был обаятельным, скромным и бесконечно человечным. Обладал умением притягивать к себе людей, но притягивал выборочно, многие им были недовольны. Когда я с ним встречался, у меня возникало впечатление, что я иду к какому-то мифическому герою. Я буквально физически ощущал ореол звездности, величия. И это при том, что я – много повидавший, опытный человек, общавшийся со звездами мирового масштаба.… А уж когда Витя выходил на сцену, он казался просто недосягаемым, заоблачным. Ни в ком больше я не видел такой силы и такой энергии.

Андрей Бурлака, музыкальный критик. Санкт-Петербург: «Канонизация» Цоя, а значит лакировка его образа, подгонка биографии «Кино» под некие надуманные стандарты, корректировка ее в угоду тем или иным фигурам или идеям началась еще в том трагическом августе, а возможно даже раньше – когда наш рудиментарный и оттого полудикий шоу-бизнесс впервые ощутил волнующий запах больших денег, в которые обещала вылиться вселенская тоска сотен тысяч подростков по Настоящему Герою – не пионеру стукачу или строителю очередного БАМа, а такому же, как он сам в своих сокровенных мечтах.

Цой не был ни мрачным рыцарем без страха и упрека (как герой «Иглы» Моро), ни трибуном перестройки (каким его подчас изображали журналисты), но он писал песни, которые были массовыми в прямом понимании этого слова.

В нем не было энциклопедичности БГ или литературности лидера «Зоопарка» Майка Науменко, он не стоял на котурнах как Кинчев, и не проповедовал, как Шевчук, и, вероятно, именно поэтому его аудитория стала самой широкой.

Об этом говорит и. А Титов: «У Витьки был несомненный дар. Мне кажется, что Витька был творчески более честным, чем Борька. Тот за счет своей эрудиции часто вуалировал послание, которое у него есть в песне. Он очень талантливо это делал, очень тонко. А Витька подавал более прямолинейно. И эти простые слова действовали еще сильнее»[10].

Рашид Нугманов, кинорежиссер: «Я знаю уже несколько маленьких детей, которые буквально влюблены в Цоя. Им два, три, четыре годика. Эти дети что-то в нем видят. … Я думаю, что настоящее, подлинное чувство магнетизирует. И даже тиражирование на пленке обладает способностью действовать»[11].