Вам и не снилось сценарий читать
Следующая сцена >>
Предфинальная сцена с родителями
Пушка: на ансамбль
Песня Молодость, М. Петриченко — А. Солдатенкова
Молодость кричит, что жизнь — это борьба.
Ее принципы нелепы, а сила — груба.
Для тех, кому семнадцать, отсутствует предел,
Для них слиянье душ лежит в соединеньи тел.
Молодость — Олимп, где каждый третий — бог,
Боги не довольствуются собираньем крох.
На самообмане здесь выстроили миф:
Он далек от правды, н по своему красив.
Молодость живет лишь настоящим днем,
Заливает сутки искрящимся вином,
В моду постепенно входит суицид:
Люди умирая хранят цветущий вид.
Молодость — бегун, что ждет команды: «Старт!»
Это дети, вылезшие из-за желтых парт.
Молодость — свобода, молодость — порок,
Молодость — роман с подтекстом между строк.
Полумрак. Лиц не видно, видны лишь силуэты. На сцене Татьяна, Вера, Костя, Люда и Володя. Все сидят и стоят в мрачном настроении. Во время своих фраз открываются в зал.
Пушка: нет
Нижняя рампа: левая и правая (полумрак)
Вера: Но ведь надо же было что-то делать. Надо было что-то делать… Ромасик — он же… Он же главное в моей жизни. Когда он родился, я словно крялья обрела. Вот для чего мне нужно жить — подумала я тогда, — вот кто станет смыслом моей жизни!
Татьяна: …Я только дома, разглядывая фотографии, которые сделал папа одного из моих учеников поняла, что Юлька учится в 9 «А». Первого сентября, разглядывая новеньких я ее просто не заметила…
Людмила: Я так боялась за нее. Так боялась… Когда я узнала что она дружит с мальчиком, я даже вначале обрадовалась, но когда узнала, что это сын Кости…
Костя: А чем тебе не угодил мой сын? Чем? Я всю жизнь, как идиот ждал твоего звонка, я готов был бросить все: семью, работу, дом, ради этого звонка… Так и не дождался…
Вера: Спасать, надо было спасать моего мальчика. Также, как я спасла мужа от этой ужасной женщины. Кто бы мог подумать, что среди всех девочек он выберет ее дочь.
Людмила: Надо было спасать, спасать ее, от этой ужастной семьи, от их мещанского быта и тривиальных жизненых целей.
Татьяна: Когда они начали встречаться ребята из класса подшучивали над ними. Ну, знаете, как это бывает у школьников? А потом… потом возникали разные чуства: уважение, радость, зависть. Потому что в один момент все вдруг поняли, что на их глазах совершается некое чудо. Чудо, которое толкает людей на не обдуманные поступки и заставляет совершать подвиги, которое может возвысить до небес и сбросить в провпасть….
Вера: Вы, как учитель литературы, как всегда в филологическом ударе…
Звонок.
Все вскакивают, Вера хватает трубку.
Вера: Да, что? Нет… Вы не туда попали.
Со злостью кидает трубку и заливается слезами. Костя пытается ее утешить. Остальные не реагируют.
Вера: Это все из-за тебя. Из-за тебя (тычет в Людмилу пальцем), ты мне всю жизнь испортила!
Костя: Вера, не надо. Ну она то здесь причем?
Вера: Ты защищаешь ее? Правильно! Защищай! Благодаря ей твоего сына сейчас… (всхлипывает). …Я всю свою жизнь, как лошадь, чтобы у тебя и Ромасика все было, я же только для его блага, он же мне потом спасибо скажет…
Людмила: Когда я отправляла ее в лагерь на осенние каникулы, я тоже говорила себе «для ее же блага, пусть будут подольше порознь, время все ставит на свои места», а она вернулась оттуда без лица, вся зеленая…
Володя: Ну откуда ты могла знать?
Людмила: Не могла, но должна была почувствовать…
Володя: Ты же хотела, как лучше…
Людмила: Да, я думала, что так будет лучше. Думала за нее. А надо было думать о ней… Несчастная девочка!…
Володя: Несчастные дети.
Татьяна: И в этом несчастьи виноваты …мы.
Музыка из финальной песни.
Полная темнотиа
Следующая сцена >>
© Остров Сокровищ, 2004
В Москве скончалась писательница Галина Щербакова. Она известна как автор повести «Вам и не снилось», послужившей основой для популярного одноименного фильма. Цитатами из фильма говорило поколение 80-х, а музыка звучала из каждого окна.
Именно после выхода на экраны картины Ильи Фрэза об учительнице литературы из Челябинска узнала вся страна. В последующие годы Щербакова написала более 20 книг, которые читатели буквально сметали с прилавков. Однако визитной карточкой писательницы на всю жизнь осталась повесть о современных Ромео и Джульетте, которая оказалась советскому человеку ближе, чем произведения классика английской литературы.
Не в журнал, так в кино
До появления повести «Вам и не снилось» Щербакова написала несколько серьезных произведений, которые никак не принимали в печать, и тогда она решила попробовать беспроигрышную тему – легкую любовную историю. Прообразом главного героя, Ромы Лавочкина, стал сын писательницы, учившийся в десятом классе. Однажды он полез по водосточной трубе к своей возлюбленной на шестой этаж. Оставив послание на ее балконе, он уже стал спускаться, но на середине пути труба развалилась. К счастью, обошлось все без серьезных травм.
Написав повесть в считаные дни, Щербакова отнесла ее в редакцию журнала «Юность», но ответа от главного редактора так и не дождалась. Тогда отчаявшаяся писательница решила отправить ее на студию им. Горького. На конверте она написала «Сергею Герасимову», это был единственный человек, имя которого она знала на студии. Через три дня ей позвонила жена прославленного режиссера Тамара Макарова и пообещала, что сделает все возможное, чтобы фильм увидел свет. Спустя еще два дня Галина Щербакова уже обсуждала детали сценария с известным режиссером детских фильмов Ильей Фрезом, пишет kp.ru.
Когда режиссер обратился в Госкино с намерением снять экранизацию повести, ему категорично заявили: «Влюблённых зовут Роман и Юлия? Это что же, ваша Щербакова себя Шекспиром возомнила? Не бывать этому!». Пришлось, переименовать Джульетту, то есть Юльку, в Катю.
Когда съемки уже начались, писательница не выдержала и решила узнать у редактора «Юности» Бориса Полевого, почему ее повесть оставили без внимания. «Знаете, Галина, — сказал он, — я прошел войну и меня сложно назвать трусом. Но я боюсь печатать вашу повесть. А вдруг после нее все влюбленные мальчики начнут прыгать из окон? Финал у вас уж больно мрачный…». После этого писательница переписала последние несколько предложений. Если в первом варианте главный герой умирает, то во втором концовку можно было трактовать так, будто он просто теряет сознание. Уже через два месяца повесть опубликовали.
В поисках героя
Илья Фрез очень долго искал исполнителя на роль Ромы Лавочкина. Вместе с Галиной Щербаковой режиссер отсмотрел тысячи мальчиков со всей страны и только в самом конце проб, когда уже утвердили Татьяну Аксюту на роль Кати, пришла новость о том, что в Ленинграде есть очень подходящая кандидатура – 16-летний Никита Михайловский. Он учился в школе и, соответственно, не имел актерского образования, кроме нескольких детских ролей в кино.
На пробах Никита покорил всех своей естественностью, и его сразу же утвердили. Галина Щербакова вспоминала: «Татьяне Аксюте, которая снималась в роли Кати, было 23 года, она только что окончила ГИТИС. А Никита Михайловский еще учился в школе. Но как этот мальчик играл! Мы рыдали — он был совершенством! Казалось, что юный 16-летний подросток знает о любви больше, чем его замужняя партнёрша. Он не актерствовал, он просто жил в кадре, пропуская через себя все эмоции своего героя, буквально перерождаясь в него».
Финал: с минуса на плюс и обратно
Большую часть фильма снимали на юго-западе Москвы, в тех же местах, где когда-то проходили съемки фильмов «Ирония судьбы, или С легким паром» и «Покровские ворота». Для школьных эпизодов выбрали школу № 780 в Ясенево. В фильме ясеневских школьников можно увидеть на школьном стадионе в сцене, где мать Романа разговаривает с директором школы. На время съемок пришелся субботник, и как только стало известно, что в директорском кабинете снимается кино, на задний двор кинулись два класса. А поскольку особого мусора для уборки найти не могли, школьники, чтобы попасть в кадр, начали катать стоявшую там деревянную катушку.
Финальную сцену снимали в двух городах – Москве и Ленинграде. Герой Никиты Михайловского срывается с подоконника в Ленинграде, а падает на землю уже в столице.
В оригинальной повести Рома намеренно прыгает из окна, в фильме же он оступается, когда пытается привлечь внимание Кати, стоящей на улице. Если в книге он падал с третьего этажа, то в фильме, когда Рома забирается на окно, видно, что оно находится на самом верхнем этаже. Финальный же кадр фильма показывает, что этот дом шестиэтажный, пишет kinopoisk.ru.
Уже во время съемок финал экранизации решили изменить по просьбе читателей. По новому сценарию, Рома оступается и падает в огромный снежный сугроб. Увидев это, Катя подбегает к нему, пытается помочь подняться, но в конечном итоге они вместе падают обратно на снег.
Многие поклонники фильма отмечают, что он вряд ли получился бы таким проникновенным, если бы не музыкальное сопровождение. Песня «Последняя поэма», музыку к которой написал Алексей Рыбников, получила известность и неслыханную популярность в стране. Композитор вспоминал, что на создание этого произведения его натолкнуло творчество Рабиндраната Тагора: «Я был поражён, насколько точно и легко ранее неизвестные мне стихи легли на эту мелодию десятилетней давности…»
После выхода фильма «Последнюю поэму» можно было услышать из каждого окна, причем в двух вариантах исполнения: Ирины Отиевой и ВИА «Ялла». «Последняя поэма» вышла в финал фестиваля «Песня года-1981».
Недолгая слава Никиты Михайловского
Фильм о любви двух советских подростков имел просто оглушительный успех. По опросу журнала «Советский экран», его признали лучшим фильмом 1981 года. Исполнители главных ролей стали всенародными любимцами. Никита Михайловский, юноша с тонким лицом и взрослыми, грустными глазами, стал кумиром миллионов советских девчонок. Между тем, критиков потрясло не только редкое обаяние Никиты, но и его способность не играть, а проживать жизнь героя в буквальном смысле этого слова.
Через десять лет после съемок «Вам и не снилось» Михайловский внезапно заболел лейкозом. Друзья и поклонники через газеты собирали ему деньги на операцию, помогли Гостелерадио, Борис Ельцин и галерея «Марс», пишет ozon.ru.
Никиту отправили в одну из клиник Лондона, однако все усилия врачей спасти жизнь молодого актера оказались безрезультатными. В актерской среде говорили, что актер сам навлек на себя схватку со смертью. Сайт актеров советского кино приводит слова Татьяны Аксюты: «Мы еще даже толком не знали сюжет, когда приступили к съемкам ночной сцены в «кафе-стекляшке», где Катя и Ромка рассуждают о войне, о последней корочке хлеба, о смерти: Катя сказала: «Давай умрем вместе, в один день». «Нет, я мужчина, я первый», — ответил Ромка. Как странно: это происходило практически в первый съемочный день, мы почти не понимали, о чем идет речь, а Никита произнес слова с такой недетской уверенностью. Для него эта фраза оказалась роковой».
Материал подготовлен интернет-редакцией www.rian.ru на основе информации открытых источников
Галина Щербакова
Вам и не снилось
I
Таня, Татьяна Николаевна Кольцова, уже восемь лет не была в театре. Билеты, которые возникали то стихийно, то планово, она сразу же или в последнюю минуту отдавала. И успокаивалась.
А тут не спасешься – ее бывший театр пригласили на гастроли в Москву. Это – ого-го! – какое событие! Она знала: там, в театре, уже готовят представление к наградам и званиям, сшиты новые костюмы, актрисы срочно красят волосы в модный цвет.
Возбужденные, все в ожидании необыкновенных перемен, с блестящими глазами, бывшие подруги нашли ее в Москве и категорически заявили: не придет на премьеру – вовек не простят…
– У нас такая «Вестсайдская», что вам тут не снилось…
«Не спастись», – подумала Татьяна Николаевна.
Целый день она ходила сама не своя. Идти в театр, где началась и кончилась твоя карьера, идти, чтобы переживать именно это, независимо от того, что будет происходить на сцене, а потом говорить какие-то полагающиеся слова, и вместе сплетничать после спектакля, и отвечать на тысячу «почему»…
«Ведь школа нынче – ужас! У детей ничего святого! Неужели не было более подходящего варианта? Это что, жертва?»
Таня заранее знала все эти еще не произнесенные слова. Но дело было даже не в них. Ей действительно не хотелось идти в театр. Не хотелось смотреть эту потрясающую «Вестсайдскую», стоившую Таниной подруге Элле переломанного ребра: они там по замыслу режиссера все время откуда-то прыгали.
– Ничего, срослось, как на собаке, – сказала Элла. – Но я теперь не прыгаю. Я раскачиваюсь на канате.
И говорилось это так вдохновенно, и было столько веры в этот канат, и прыжки, и в «гени-аль-ного!!» режиссера, что Таня подумала: с тех пор как она стала учительницей, такая самозабвенная детская вера ее уже не посещает. Умирая, мама ей говорила: «Мир иллюзий тебя отторг. На мой взгляд, старой рационалистки, это не так уж плохо… Живи в жизни… А школа – это ее зерно. Всегда, всегда надежда, что вырастет что-то стоящее… Не страдай о театре. Ты бы все равно не смогла всю жизнь говорить чужие слова…»
Мама умирала два месяца, и таких разговоров между натисками боли было у них немало. И мама все их отдавала Тане. Ломились к ней ее коллеги по научной работе, ее аспиранты, соседи – не принимала. Объясняла Тане:
– Я тебя так мало видела. Это у меня последний шанс. Мое счастье было в работе. Это не фраза. Это на самом деле. Что такое модные тряпки, я не знаю. Я не знаю, что такое материнство, – с трех месяцев тебя растило государство. Я не путешествовала, не бывала на курортах, не обставляла квартир гарнитурами, я ни разу не была у косметички. Мне даже любопытно – это не больно? Все беременности были некстати – не сочетались с моим делом. Я даже не плакала, как полагается бабе, жене, когда разбился твой папа. У меня на носу тогда была защита докторской. Поверишь, в этом была какая-то чудовищно уродливая гордость: у меня несчастье, а я не сгибаюсь, я стою, я даже иду, я даже с блеском защищаюсь…
А Таня видела: она и сейчас гордится этим. В маме это было главное – преодоление всего, что мешало ей работать и ощущать себя большим, значительным человеком. И как ни тяжело было Тане, как ни любила она маму в эти последние дни, мысль, что и теперь своими иронично-афористичными речами мама прежде всего сохраняет себя, а уж потом хочет что-то разъяснить, приходила не раз. И тогда она мысленно спрашивала: может, именно в маме умерла артистка? А она ее так жалко, бездарно подвела, не сумела сделать то, что предназначалось ей? И утешает мама сейчас себя, а не ее, неудачницу? Иначе зачем так настойчиво? С такой страстью?
– …Какая ты Нина Заречная? У тебя же аналитический ум и ни грамма рефлексий. Ты антиактриса по сути.
Мама утешала и утешалась. Ведь тогда прошел всего год, как Таня ушла из театра. И последние слова мамы были: «Живи в жизни».
И все было нормально эти семь лет, пока не свалился на голову театр из прошлого со своей «Вестсайдской историей». И мама вспомнилась в связи с ним. Она же: «Не ходи в театр, плюнь! Пока не освободишься от комплекса. Читай! Это всегда наверняка интересней – первоисточник, не искаженный чужим глупым голосом».
Родилась спасительная мысль – раз уж идти, то она возьмет в театр свой класс. Правда, она его еще не знает, ей дают новый, девятый. Но уже конец августа, списки утрясены, через ребят, которых она учила в восьмом, можно будет собрать человек десять. Убьет сразу двух зайцев. Посмотрит «на материал», с которым ей придется работать, и спасется от последующего после спектакля банкета, где надо будет всех безудержно хвалить, сулить звания и одновременно убеждать под сочувствующие и неверящие взгляды, что она вполне довольна работой в школе. Она скажет: «Я здесь с классом. Я с вами потом».
Таня пригласила в школу Сашку Рамазанова. Он пришел в грязных джинсах и рваной полосатой тенниске.
– Я думал, надо что-нибудь покрасить или подвигать, – сказал он. Театральная идея его не увлекла и насмешила. – Ну, Татьяна Николаевна! – картинно воскликнул он. – Пригласили бы на Таганку или в «Современник»… А какой нормальный человек пойдет смотреть приезжающую на показ периферию… Этот номер у вас не пройдет. Гарантирую…
– Не будь снобом, – сказала Таня. – У них молодой гениальный режиссер, и весь спектакль – сплошная новация. К тому же там хорошая музыка.
– Разве что… Ладно… Попробую. Может, от скуки народ и соберется.
– Напрягись, – сказала Таня. – Мне очень хочется пойти с вами.
Сашка посмотрел на нее пристально. Поведение учительницы было, на его взгляд, лишено логики: тащиться в театр, да еще в неокончившиеся каникулы, с классом? Больше не с кем? Но Татьяна Николаевна, хоть ей уже и за тридцать, женщина вполне. Сашка охотно пошел бы с ней сам, единолично. Он высокий, здоровый уже мужик, детвора во дворе зовет его «дяденькой». Так что вместе они бы гляделись… Но она, милая их Танечка, тащит с собой класс, что ненормально и противоестественно, хоть сдохни. Но просьба есть просьба, поэтому Сашка обещал обзвонить и обежать народ в ближайшем округе и человек десять подбить «на эксперимент».
– Но если будет дрянь, – сказал Сашка, – я не отвечаю. И буду просить у вас защиты от гнева народов. Побьют ведь!
Спектакль казался никаким. Что называется, не в коня корм. Может, новый режиссер и был талантливым, что-то он напридумывал, но актеры!.. Ни одного, ну просто ни одного нефальшивого слова. И от этого придуманная форма торчала обнаженным каркасом, то ли оставшимся от пожара, то ли брошенным строителями по причине нехватки материалов.
Танины ученики умирали со смеху. Их надо было просто убирать из зала за нетактичное поведение.
– А я предупреждал, – многозначительно сказал Сашка. – Я верил и знал: будет именно так.
Вообще он держался не как ученик, а как Танин приятель. Таня подумала: пожалуйста, проблема. Надо сразу ставить его на место. Хороший ведь мальчишечка, просто от роста дуреет… И посмотрела на его дружка Романа Лавочкина – еще выше. Господи, куда их тянет! Но с Романом ничего подобного не будет, он мальчик книжный. Вот и сейчас он:
– Татьяна Николаевна! А как проверить – не был ли Шекспир трепачом? Я к чему… Современное искусство о любви – такая брехня, что, если представить, что оно останется жить на пятьсот лет…
– Не останется, – сказал Сашка. – Не переживай.
– Теперь любовь только пополам с лесоповалом, выполнением норм, общественной работой…
– Сейчас ты смотрел любовь пополам с расизмом, – сказал Сашка. – Если тебя смущают только примеси в этом тонком деле, то их было навалом и у древнего человека. Чистой, отделенной от мира любви нет и не может быть.
– А я не люблю винегретов, – ответил Роман. – Вот почему меня волнует правда о Шекспире.
– Без примесей только секс, – с вызовом выложил Сашка и посмотрел на Таню: «Как вам моя смелость? Мой образ мыслей? Широта воззрения?»
